проникнутым жизнерадостностью и приветливостью. Сейчас прошу всех выйти…
Чернышев не слушал — у него были иные заботы. Анастасия спала.
Экскурсовод — миниатюрная девица в шубке и в лисьей шапке под купчиху смотрела в их сторону с явным неудовольствием.
Виктора это мало заботило. Вскоре ему и Анастасии предстояло покинуть автобус.
Он глянул назад, на израильтянина. Тот что-то быстро чиркал в блокноте, пряча от своего соседа, беспрестанно задававшего вопросы экскурсоводу.
После Воскресения на Дебре поехали к Молочной Горе.
Виктор посматривал на дорогу. Он знал Кострому: в свое время не раз приезжал сюда с бригадой министерства.
Вот дореволюционное здание Присутственных мест, потом в нем разместился Горисполком. Бывшая Гауптвахта — изящная архитектурная игрушка. Сбоку — убегающие аркады Торговых рядов, лавки, колоннады, витрины…
Управление внутренних дел находилось чуть в стороне от центра в невыразительном и безликом здании, построенном в конце пятидесятых. На фоне живописной старины оно выглядело, как чеховский человек в футляре на красочном маскараде.
Завидев круглый центральный сквер — «Сковородку» и дальше знаменитую, начала прошлого века пожарную каланчу, Чернышев потормошил спутницу.
— Настя, просыпайся…
И сразу повысил голос, чтобы водитель мог его слышать.
— Командир, останови-ка здесь. Мы выйдем…
Экскурсоводша в лисьей шапке была явно шокирована его беспардонностью, но Чернышев уже вставал, пропуская вперед Анастасию.
Алекс хотел тоже подняться, но Виктор остановил его жестом руки:
— Встретимся перед ужином. В гостинице.
Сверху он случайно заглянул в блокнот Крончера: и как они потом там разбирают свои крючечки и к тому же еще справа налево…
Гостей из Москвы принял предупрежденный Москвой полковник: он курировал уголовный розыск. Чистюля, с гладким, чистым лицом и тщательно ухоженными волосами, он старался говорить по-деловому и бесстрастно.
Анастасия перехватила на себе его цепкий мужской взгляд и безошибочно, чисто женским чутьем усекла: «Ни одной юбки не пропустит…»
Полковник был человеком действия, искусством разговора владел не особенно.
— Как я понял, вас интересует убийство Бутрина, напарни ка Панадиса?
Чернышев кивнул.
— Это случилось в декабре…
Полковник говорил лаконично, но точно и понятно. Как водится среди тех, для кого выезд к трупу — дело повседневное и привычное, место присшествия обрисовал скупыми бесцветными мазками.
— Нам позвонили, что человек замерз. Где-то уже часов в семь утра. Люди как раз пошли на работу. Мы выехали. Нашли. Прямо на тропинке, в снегу…
Обращался он как бы к Чернышеву, но Анастасия без труда ощутила настоящий адрес, хотя полковник на нее больше уже и не смотрел.
Чернышев долгое время проработал на
Погибших зимой находили в типичных позах: съежившихся, свернувшихся «калачиком». Особенно часто это бывало с теми, кто замерзал пьяный: такие лежали на спине или на боку, подняв плечи, лицом вниз…
— А тут, — полковник голосом выделил главное, — сидит на корточках, обхватил себя руками. Голову уткнул в колени. Я сам выезжал…
Полковник помолчал, взглянул на Чернышева: пока понятно?
— Когда труп увозили, судмедэксперт подозвал меня: кровь под одеждой.
Кто-то позвонил, полковник поднял трубку. Разговаривал недолго, потом без объяснений отключил телефон.
— Еще много крови оказалось в обуви. Он был в теплых сапогах… Я дал команду: «Ищите кровь вокруг. Где-то хоть капля да пролилась…»
Чернышев не проронил ни слова и полковник его зауважал: значит, разбирается!
— Оперативники разошлись по близлежащим улицам. Нигде ни одного пятнышка…
Чернышеву все это было знакомо.
— Первую каплю обнаружили в метрах в ста пятидесяти от трупа. Крошечную! С булавочную головку! Она сразу и дала направление…
Он многозначительно вздернул брови.
— Всех послали в ту сторону. Следующую каплю нашли метрах в пятидесяти. Так и пошли…
Чтобы намекнуть, что они не байки слушать пришли, а по делу здесь сидят Анастасия воспользовалась паузой:
— Кто он, этот Бутрин?
Но полковник был тертым калачом и, чтобы поставить ее на место, сделал вид, что не слышит.
— Вышли на улицу Симановского, к ресторану. За углом нашли целую лужу замерзшей крови. Видно, тут ему и нанесли удар ножом.
— И все же, что он представлял из себя, убитый? — настойчиво повторила Настя.
Полковник отвел взгляд от Чернышева.
— Бутрин? Коллекционер. Торговал раритетом. Разъезжал по стране…
— А что его связывало с Панадисом? — теперь уже спрашивал Чернышев.
— Их видели в тот день вместе в ресторане. Правда, Панадис ушел в гостиницу раньше и из номера не выходил. А Бутрин не вернулся вовсе.
Полковник сухо поджал губы. Он был раздасадован.
— Ночью кто-то звонил в скорую, в областную больницу, разыскивал Бутрина. А ведь у него в Костроме никого знакомых нет…
— А откуда он сам?
— Жена живет в Нижнем Новгороде. Рассказала, что примерно за неделю кто-то позвонил ее мужу. Сообщил, что подвернулось что-то интересное. Бутрин сказал ей, что едет на пару суток. Наш опер был там в командировке. Похоже, жалеть там о Бутрине особо некому: дети взрослые, жена молодая. Вторая или третья…
Полковник мельком окинул взглядом Анастасию и, давая понять, что разговор подощел к концу, спросил:
— Вы приехали вдвоем?
Чернышев кивнул. Сейчас это не имело значения. Его интересовало другое: что связывало Панадиса с любителем антиквариата, убитым ударом ножа неподалеку от ресторана, где они вместе ужинали…
— Из Москвы звонили о троих… — недоуменно окинул их взглядом полковник. И Анастасия невольно смутилась.
— С нами действительно еще один, иностранц. Мы его отпус тили. У него свои дела в Костроме…
Полковник посмотрел на часы:
— Как вы отнесетесь к предложению пообедать?
Чернышев досадливо мотнул головой.
— Мы не кайфовать приехали. Пусть нам сначала покажут розыскное дело. А там уж решим, что делать…
Обедали поздно вечером. Вместе с Крончером, остановившись возле первого же попавшегося по пути кафе.
Ни шиком, ни славянской экзотикой оно не отличалось: больше того, само название его теперь звучало здесь, в центре России, неожиданно актуально: «Кавказ».
