Виктор сморщился, словно угодил в блевотину. Анастасия, закрыв глаза и сжав до боли губы, отвернулась.
На лицах у регистраторш плавали сонными рыбами понимающие ухмылки.
— Чего, — твердо сказал им милицейский капитан в форме. — В первый раз видете, да?
Выражение его лица ничего хорошего не предвещало, и гостиничные сразу же успокоились.
— Давай лифт, — бросил жестко капитан одной из них.
Она послушно пошла вызывать лифт. Потом Алекса проталкивали в его узкую дверь. Лифт сотрясался от усилий доброхотов.
— Правей, ну! Да куда же ты? Правей, сказал тебе…
Ключ в двери крутился и никак не мог попасть в замок. В конце концов, дверь отворилась и все ввалились в открывшийся проем.
— Клади на кровать! — раздался срывающийся от напряжения голос курносого. — А ты, чтоб здесь осталась. — Приказал он слегка притихшей девице. — Пока не проспится. И не давай ему ложиться на спину: сразу переворачивай…
— Наклюкался, — с омерзением бросила Анастасья.
Виктор пожал плечами. Он эту историю близко к сердцу не принимал. Да какое ему, в конце-концов, дело до этого идиота?!
Они сидели в номере Анастасии. Она — перед зеркалом, он — уставившись в телевизор.
Виктор снял телефонную трубку.
— Далеко звонишь?
— В турбюро. Вдруг что-нибудь проклюнулось…
— Напрасно торопишься: тише едешь, дальше будешь, — выдавила она, не разжимая губ. В них была кисточка: она подкрашивала ресницы.
Виктор не среагировал и снял трубку. Он набирал номер. Сначала было несколько гудков, потом — записанный на автоответчике и чуть дребезжащий из — за расстояния голос.
— Я по объявлению! Мог бы вам помочь. Свой телефон оставить не могу. Сами понимаете. Позвоню завтра. Перед обедом…
Виктор свистнул и выразительно посмотрел на Настю. Что это она там сейчас говорила?
На ее лице застыло выражение напряженного ожидания.
Вот и красивой ее не назовешь, мелькнуло в голове Виктора, а есть что — то такое, что не во всякой женщине обнаружишь, что не даст пройти. Невольно взгляд но бросишь.
Он еще раз оглядел ее: медные пряди волос, ясные серые глаза, правильно очерченные губы…
Она подошла к нему. Смотрела настороженно, словно спрашивала: неужели началось?
Виктор позвонил вниз, спросил, когда поезд. Положил трубку.
— Пошли будить заморского дружка. Возвращаемся в Москву через два часа. Полно дел еще.
Анастасия пожала плечами и отвернулась.
— Ну уж нет, сестрица! — насмешливо бросил он. — Пойдешь со мной. Его, может, еще приводить в себя надо: поможешь…
По ее лицу пробежала гримаса.
— Там эта блядь…
— Вот уж не думаю, — недобро усмехнулся он. — Не до нее ему…
Дверь в номер Алекса не была закрыта на замок. Девица, свернувшись калачиком, лежала на софе. Из под смятой миниюбки белыми похабными прожекторами светили здоровенные ляжки: таких только запрягать. А потом пахать, и пахать.
Вымазанный в рвоте израильтянин валялся на полу.
— А ну пошла! — толкнула деваху туфлем Анастасия.
— Че, — протянула та, спросонья. Еще не очухалась.
— Сказала, пошла, давай! — грубовато подтолкнула ее рукой Анастасия, и рукой и стала стягивать с софы.
Продрав глаза, девица тряхнула рыжей чолкой:
— Что я, дура, что ли? Плати прежде! Без денег не тро нусь!
Скривив рот и прищурившись, Виктор сунул руку Крончеру в нагрудный карман, вытащил и брезгливо протянул ей пятидесятидолларовую банкноту.
— Мало! — моргнула белесыми глазами деваха и втянула в себя воздух. — Давай еще столько же…
— Чего? — взбесился Виктор. — Сейчас я ментов приглашу. С ними будешь торговаться…
Он взялся за трубку телефона.
Девка поспешно схватила сумку и, подпрыгивая на ходу — туфля плохо оделась — рванула к двери.
— Эй! — Виктор принялся тереть в ладонях уши израильтянина. Очнись, мудила!..
Крончер выворачивался. Не давался.
Виктор стянул с него куртку, освободил одну руку и повернул Крончера на бок. Стал расстегивать одежду.
Алекс не открывал глаз.
— Эй, — начал закипать Виктор, — сказали тебе? Вставай, еврей!
— Ну да, еврей! Не араб! — подтвердил пьяно Алекс. — Можешь документы проверить. — Израильтянин…
Лишь дважды в жизни он почувствовал, что оба этих понятия сливаются воедино. И оба раза это было связано с уничтожением гитлеровцами еврейского населения Европы.
Впервые — когда еще в первом классе школы, услышав о шести миллионах погибших, горестно, со слезами на глазах спросил у отца:
— А где же была израильская армия?
А еще раз, когда ему и его сверстникам, старшеклассникам, приехавшим в Освенцим по программе школьного обучения, пришлось участвовать в массовом побоище с местными бритоголовыми — неонацистами со свастиками на куртках.
Чернышев стащил с него брюки и махнул рукой в сторону Анастасии:
— Давай в ванную его…
Они втащили его в ванную и открыли кран. Напор гудящей ледяной струи обрушился на обалдевшего Алекса.
— Зубур… — забормотал он. — Зубур!
— Чего он там? — спросил Виктор у Анастасии, но она пожала плечами.
— Черт его знает, на иврите, наверное, что — то значит…
Алекс задыхался, отряхивался, фыркал. Наконец, слегка протрезвевшими глазами взглянул на Виктора и Анастасию.
Попытался прикрыться рукой — не вышло. Он был совершенно мокрым. Короткие темные волосы посверкивали, по смуглому лицу стекали струи. Он уже приходил в себя.
Анастасия, пожав плечами, величественно удалилась.
— Через полтора часа поезд, — объяснил Виктор. — Может, хочешь остаться с костромскими ментами?
— С кем, с кем? — не понял Алекс.
— Ну, как их у вас там называют? С местными полицейскими…
— Едем!
Он начал одеваться.
Рубашка сразу прилипла к телу накрепко, словно ее приклеили столярным клеем и ее надо потом отдирать вместе с кожей.
Выйдя из ванной и стряхивая с себя капли, обратился к Анастасии.
— Есть у вас сушилка для волос?
Ни слова не говоря в ответ, она вышла и через пару минут вернулась с электроприбором.
— Что это на иврите у вас «Зубур — Зубур»?
