Улыбка была дружелюбной.
Внезапно Виктор понял:
«Гостиница отказалась от своих притензий к нему…»
Механизм фабрикации уголовного дела — создание из мухи слона, так же как и обратный процесс — прекращение уголовного преследования — были ему одинаково известны.
Какие-то силы на воле были введены в действие.
Но это не Марс! Он бы не стал действовать через гостиничную обслугу. Это не его путь. Анастасия? Ей нечего было им предложить. Крончер?!
Внимание Алекса, наблюдавшего за входом в райотдел, внезапно привлекла уже знакомая ему крупногабаритная матрона из гостиницы. Узнал он ее по туго заплетенным, уложенным вокруг головы тяжелым косам. Под пурпурного цвета бархатной курткой на ней было надето такое же яркое тяжелое платье из бархата.
Она степенно прошла внутрь.
Уж не думала ли янги-юльская милиция выставить ее в качестве потерпевшей? Ведь мебели Виктор с Ченем наломали немало.
Вскоре она вышла, величаво двинулась в сторону Алекса — прямо классическая колонна, затянутая в тяжелый пурпур.
Алекс исподтишка наблюдал за ней.
— О-о!..
Она узнала его, подошла улыбаясь.
— Ждете своего друга?
Насурьмленные — одной широкой чертой через переносье высокие брови ее сдвинулись, на смуглых щеках дрогнули крупные ямочки.
— Вы его видели? Как он? — Алекс впился в нее взглядом.
— Все в порядке… — Она пожала покатыми плечами. — Я только что оттуда.
— А что — тот? Который напал на него?
— Господин Чень? Думаю, его сейчас выпустят…
— До суда?
— Совсем.
— А то, что с мебелью в номере, телевизор…
— У нас нет к ним претензий: пусть почаще ломают…
Глядя в широко распахнутые от удивления глаза Алекса, она поспешила объяснить:
— Друзья господина Ченя уже возместили все убытки. Даже моральный ущерб. Я принесла справку Гостиничного Треста…
Кокетливо тряхнув уложенной вокруг головы тяжелой косой, она улыбнулась.
— Как там сейчас у вас в Москве?
— В Иерусалиме?!
Женщина взглянула на него, слегка опешив.
Тем временем из дверей райотдела вышли двое. Невозмутимая старуха-китаянка с болтающейся в разные стороны сероватой косой, и широколицый с могучим торсом китаец, в черном мятом костюме без галстука. Там, у гостиницы, когда Ченя забирали, Крончер не успел его, как следует, рассмотреть.
Старуха с Ченем прошли к ждавшей их у тротуара иномарке с тонированными стеклами. Прежде чем сесть сзади, Чень обернулся. Крончеру бросились в глаза черные, с синеватым отливом, короткие волосы и скрывающие глаза и скулы большие темные очки.
Машина тут же отъехала.
Крончер обернулся к матроне из гостиницы:
— А как с моим другом? Если надо, я готов внести его часть в счет компенсации…
Черт возьми! Ему ничего неизвестно о здешних правилах! Выходит возмещение ущерба тут происходит до рассмотрения дела в суде, без формального искового заявления… Впрочем, даже если это взятка, которую ему, полицейскому, приходится дать, чтобы выкупить коллегу, он готов: «Восток есть Восток…»
Матрона оживилась.
— А вы еще ничего не вносили?
— Не успели, — он отрицательно покачал головой. — Я ничего не знал…
— Вы иностранец, я помогу… Сейчас я схожу в дежурную часть — узнаю сумму…
— Буду очень благодарен.
— Подождите меня здесь.
Матрона неожиданно ловко развернулась, зашагала в сторону райотдела. Вернулась она действительно быстро.
Крончер еще издали по выражению ее лица догадался, что она уже обо всем договарилась.
Администратор спешила. Уложенные вокруг головы могучие косы тяжело подрагивали. Если бы не люди вокруг, она бы, наверное, еще издалека, через дорогу, прокричала ему об успехе своей миссии. Крончер двинулся ей навстречу.
— Вам надо внести 500 долларов…
Крончер обжег ее недоверчивым взглядом, но все же потянулся к кошельку.
— Не здесь, — быстро остановила она. — Давайте отойдем… И не беспокойтесь. Все так делают…
Ни одна фраза не звучала в ушах Алекса Крончера еще с детства так часто, как эта: «Быть, как все!»
Для Крончера-отца это было мечтой еще в России. И внешность, и фамилия сразу же выделяли его среди других. На него косились, иногда обижали. Бывало, и защищали. Но «как все» ему не удавалось чувствовать себя никогда.
Алексу все эти эмоции были невдомек.
Он родился в Иерусалиме, встречал Новый год в сентябре и праздновал не 9 мая, а День Независимости.
В отличие от отца, в детстве у Алекса, были совсем другие герои и стремления. Во втором классе он начал учить «Библию», и она стала для него, как и для большинства сверстников, — не священной книгой, а учебником истории.
Израиль — маленькая страна. Все здесь — как на сцене кукольного театра. На том, к севере от Иерусалима, холме пророк Самуил помазал на царство юного Давида. Там, чуть ниже, полководец Иисус Навин, чтобы закончить битву, воскликнул: «Остановись солнце и стань луна над доли ной Ездрелонской!» А недалеко от Ашкелона ослепленный и прикованный филистимлянами к колонне храма библейский Самсон обрушил на себя и врагов многотонную каменную громаду…
В крохотном и перенапряженном пространстве, в каком Алекс жил, люди делились на туристов и израильтян. А те, в свою очередь, состояли из евреев и арабов.
«Быть как все!» — значило для Алекса: по-возможности, недурно играть в футбол и баскет, таскать тяжеленные рюкзаки на школьных экскурсиях по стране, втихую покуривать и бравировать самостоятельностью, чтобы потом, когда придет его время, служить только в самых престижных боевых частях Армии обороны Израиля.
Его школьный аттестат тоже был «как у всех»: не хуже и не лучше. В авиацию, куда он мечтал попасть, его как и многих других, не взяли: результаты тестов оказались средние.
И все-таки, пройдя через частое сито препятствий, Алекс сумел попасть в морские десантники. «Сорок на сорок, на сорок!» «С сорока килограммами на спине сорок километров по шельфу, где сорок сантиметров — глубина воды…»
Дома плакали, но гордились.
Никто из домашних никогда не знал, где и в каком море он со своим аквалангом и какая ему грозит опасность. А он — не рассказывал…
Иногда домашние слышали его разговоры по телефону с друзьями, и стихийный разряд страха разжигал воображение.
