— Тут тебе есть работенка…Начальство уже распорядилось. Приезжай бери… — Он в нескольких словах пересказал происшедшее с Ковальским. Место это, оно где-то в районе Каширки. Давай, жду.
— Едем в РУОП… — только и сказал Чернышев.
К разговору об отношении к инвалидам больше не возвра щались. Только Крончер спросил неожиданно:
— Как ты считаешь, Виктор? Мне что ж лучше по-прежнему делать вид, что мы все — гиды? Или мы все трое все-таки полицейские?
— Знаешь, — Виктор посерьезнел. — У тебя в Москве представитель полиции. Вот ты ему и задай этот вопрос. А пока все будет по-прежнему…
— Вон он сидит там, в коридоре. Я попросил подождать.
Ловягин ничем не выдал своего торжества, в конце-концов, он все-таки сбагрил этого мужика с его дурацкими фантазиями.
Чернышев отлично понимал разыгрывающееся перед ним действо. Майора Ловягина он давно отделил от фанатов: «темная лошадка».
Вообще-то, и не он, Чернышев, это первым заметил: чем меньшего роста человек, тем неукротимее кипят в нем амбиции.
— Тебя представить ему?
— Я уж сам.
— Давай. Он — Ковальский Андрей Станиславович. Видимо, поляк…
Станиславыч отогрелся в «газике» душой. Интеллигентного человека сразу видно. У этого и тон другой, и жесты без приблатнености.
«Сразу видно, — культурный человек…»
Напарники Чернышева — мужчина и женщина — ему тоже понравились. С ними он чувствовал себя гораздо увереннее.
— Да я по запаху это место найду, где я вылез из жижи…
Он даже хотел рассказать анекдот про ночного варшавского золотаря, ехавшего во главе зловонного обоза на бочке с дерьмом, но раздумал. Пришлось бы вспоминать встретившуюся на въезде в город пани- курву. А тут дама…
Он закашлялся.
— Поганое место…
Как и Ловягин, Чернышев тоже подумал: на Каширку надо, в больницу… Там рядом Онкологический научный Центр.
Другого похожего места в этом районе не было. Да и милицейский патруль, доставивший Ковальского в Тридцать Четвертое, подобрал его в районе Каширского проезда. По-видимому, выбравшись из подвала, бедолага перебежал Каширку и направился по Старокаширскому шоссе к Варшавке. В одном из домов между обоими шоссе был и мебельный магазин. Возможно, Ковальский говорил именно о нем.
— Напомните, пожалуйста, описание «скорой»… — попросил Чернышев.
— Я же говорил…
За эти сутки со Станославычем беседовало несколько человек, и он уже не помнил, кто и о чем его спрашивал, кому и о чем он рассказал.
— Я такой не видел. На базе «Мерседеса». Между кабиной и кузовом на окне пестрая шторка…
О «Крокодиле Гене» перед стеклом у водилы он забыл, а, может, посчитал, что уже упоминал не раз. Но именно Чернышеву и его группе сведения об этом не поступили.
— Еще запаска сзади…
Чернышев переглянулся с партнерами.
Приметы «амбуланса» сходились с теми, что указал инвалид — афганец, и они сами видели на Триумфальной… Машин этих становилось в Москве все больше.
Такой же «амбуланс» стоял во дворе в хозяйстве у Рындина, да только «Милосердие,97» находилось не на Каширке, а далеко отсюда, в самом Центре!
Они не заметили, как подъехали к комплексу больничных зданий. К большому разочарованию Ковальского и членов оперативной группы оказалось, что территорию больницы пересекало нсчетное количество тропинок, заканчивавшихся отверстиями в решетке забора. При свете дня все выглядело абсолютно другим.
Словно потерянный кружил Ковальский между корпусами.
— Не нервничайте…
Чернышев знал эту больницу.
Одно из зданий — наиболее престижное — числилось за Литературным фондом России, и все друзья отца, и отец тоже, не раз укладывался с повышенным давлением в «писательский корпус». Палаты там были просторные, на одного человека. Удобно, можно работать и даже принимать посетителей.
Длиннющими тоннелями, не поднимаясь на поверхность, тяже лых больных перевозили отсюда в другой — центральный корпус: на рентген, в операционные, реанимацию. Кроме того по этим же туннелям ежедневно развозили еду…
Виктор со своей командой сразу же направился в центральный корпус, растянувшийся едва ли не на километр. Устрашенная их решимостью гардеробщица, ни о чем не спрашивая, приняла у них одежду. Узнав, где располагается начальство, они мимо киосков с галантереей, книгами и одеждой они прошли к лифту.
Их принял заместитель главного врача по хозяйственной части. Но рассказывать ему, что произошло, они не стали. Поинтересовались арендуются ли какие-нибудь помещения посторонними коммерческими структурами. Тот что-то промямлил: якобы и сам не полностью в курсе дела.
— Видитке ли происходит определенная коммерциализация медицины. Необходимость содержать себя. Но лучше, — посоветовал он, — обсудить этот предмет непосредственно с главным. А что, собственно…
Чернышев, когда у него пропадало настроение, становился весьма невежливым собеседником, и каждый кто лез к нему с вопросами, рисковал напороться на откровенную грубость. Зам главного быстро это почувствовал, потому не продолжил, а только спросил:
— Могу ли я чем-то быть полезен?
— Я сам позже скажу вам об этом…
Тот с улыбкой развел руками.
Без проводника они лифтом спустились в подвальное помещение. Оно оказалось огромным, с идущими по сторонам ответвлениями, отсеками. Коридоры даже днем были пусты, только время от времени впереди или сбоку мелькала фигура в больничной пижаме или белом халате.
Станиславыч напрягся, когда вошли, губу закусил. Но ничего вокруг ни о чем не говорило его памяти.
По указанию Чернышева, и Анастасия и Крончер, каждый в отдельности, набрасывал для себя схему размещения помешений. По большей части они оказались запертыми…
— Тут дверь не та, а тут замок не врезной…
Главное же, нигде в конце отсеков они не обнаружили ни одного окна, поднятого над полом настолько, чтобы человек обычного роста не мог до него дотянуться…
Они повернули назад. Вышли во двор. Зашли с тыльной стороны здания. Дурнопахнущие контейнеры, о которых рассказывал Ковальский, были уже вывезены. Нигде не было видно и коробок от лекарств.
В конце центрального здания в одном месте виднелась кирпичная кладка, но она была значительно ниже той, какую обрисовал Ковальский. Кроме того, рядом не было окон. И это все тоже мало походило на то, что рассказывал Станиславович.
Мужик просто расстроился:
— Вы мне верите? Нет, правда, — верите?
Виктор должен был его успокоить.
— Верю, и еще как, — На него Чернышев не держал ни малейшего зла, был терпелив и покладист. — То, что мы пока еще ничего не нашли — ни о чем не говорит. Разыщем, не сомневайтесь, — и он успокаивающе похлопывал Ковальского по руке.
