знаменитых мистиков Цфата — автора «Древа жизни» Хаима Витала, знавшего Куриэля лично.
До 1492 года дон Яков де Куриэль был офицером кастильского королевского военно-морского флота и верно служил королеве; после 1492 года он стал никем. Но в отличие от многих других евреев, ограбленных короной, он получил возможность ограбить государство и сам. Вместе с большой группой евреев из бывших офицеров и матросов Куриэлю удалось то ли купить, то ли — что, учитывая обстоятельства, более вероятно — захватить фрегат, на котором они и отправились в бессрочное плавание по ту сторону Гибралтара. В Атлантическом океане они грабили и уничтожали испанские галеоны; сначала еврейские пираты Куриэля пытались использовать в качестве базы мавританское побережье, но потом перенесли свои действия в только что открытый Новый Свет. Впрочем, Хаим Витал утверждает, что даже там Куриэль требовал от своей команды строгого соблюдения кошрута и раз за разом повторял, что его целью является не нажива, а месть за свой народ. Как бы там ни было, поскольку в те времена среди пиратов профессиональных офицеров флота еще было крайне мало, а охрана морских караванов, шедших из Нового Света под испанским флагом, не была налажена, то и добыча, собранная пиратами Куриэля, была огромной. Постепенно за ним закрепилась кличка «адмирал», а о его удивительной удачливости еще долго ходили легенды в тавернах Ямайки. То, что произошло дальше, не очень ясно, хотя и очевидно, что в жизни Куриэля наступил неожиданный перелом.
Легенда гласит, что однажды утром Яков Куриэль взглянул на высокое тропическое небо, вспомнил о бесчисленных трупах, оставленных позади, раскаялся, попрощался со своими товарищами и вернулся в Средиземноморье. Если и раньше пираты Куриэля щедро раздавали деньги нищим изгнанникам из Испании, то теперь — как гласит та же легенда — Куриэль отдал изгнанникам всю свою долю испанских сокровищ, а она была огромной, и поселился в городе еврейских мистиков Цфате, в Восточной Галилее. Судя по воспоминаниям того же Витала, он вел скромный образ жизни, и ничто не напоминало о том, что еще совсем недавно Куриэль был владельцем сокровищ, которым мог позавидовать любой испанский гранд. О том, что произошло с его флагманским фрегатом, Витал также ничего не сообщает. Здесь же в Цфате Куриэль тоже начал заниматься мистикой, даже написал несколько книг; здесь же, как раз на почве мистических занятий, он и познакомился с Виталом. И все же, вероятно, он так и не смог навсегда расстаться с морем. Как рассказывают современники, иногда — без всякой видимой причины — Куриэль вдруг отрывался от своих книжных занятий, перепоясывался, доставал из сундука шпагу и отправлялся в Хайфу. Впрочем, шел он не в кабаки и не в бордели, которые в начале шестнадцатого века в Хайфе только появлялись, и даже не пытался завербовать команду для нового плавания. Он поднимался как можно выше, к самому отвесному склону горы Кармель — к тому месту, которое теперь называется «Стелла Марис», или «Морская Звезда», — поворачивался к морю и часами стоял в почти полной неподвижности, глядя на запад, устремив взгляд в пустоту. Некоторые предполагали, что во взгляде на море ему раскрывается особый мистический опыт, но сам Куриэль ничего об этом не говорил. Могилу Якова Куриэля можно увидеть в Цфате и сейчас — недалеко от могилы самого знаменитого, безумного и таинственного из цфатских каббалистов, рава Исаака Лурии.
Впрочем, уже и после того, как Куриэль был похоронен, а Хайфа стала пиратской столицей, Куриэля иногда встречали на Кармеле, над отрогом горы, а иногда и в городе. Свидетели его появлений утверждали, что он либо куда-то шел, оставаясь полностью равнодушным к окружающим, либо просто стоял над склоном горы, устремив взгляд в пространство над морем, как если бы он что-то искал на горизонте. Поначалу подобные случаи становились предметом бурных обсуждений, но потом к ним привыкли; некоторые пираты все еще шарахались от призрака «адмирала», другие считали его своим покровителем. Среди тех, кто считал его скорее защитником, чем воплощением смерти и ужаса, было особенно много евреев. В тот вечер, о котором идет речь, двое из них сидели в одном из хайфских притонов, методично отхлебывая ром из горлышка. «Черт возьми, — сказал один из них, — поначалу я вообще в него не верил». — «Ты, это, поосторожнее, — ответил его собеседник, — а то он еще примет на свой счет». — «И когда он появляется?» — спросил первый. «Никто не знает, — ответил второй, — да он на то и адмирал, чтобы перед нами не отчитываться». — «Я его как впервые увидел, — снова начал первый, — так даже позеленел весь. Даже не знал, что могу быть такой зеленый». — «Ты что, на себя со стороны смотрел? — с сомнением ответил его собеседник. — Тогда откуда ты знаешь, что зеленый?». — «Я внутри позеленел, — объяснил первый, — как сухопутные во время шторма, когда их рвет»; и они надолго замолчали, потом отхлебнули еще рома. Над морем выл ветер, и им казалось, что они на корабле. «Ха», — сказал один из них по фамилии и по кличке Якоби, и они встали.
Потом его товарищ потянул Якоби за рукав, и они снова сели. «Слушай, Якоби, — спросил он, — ты только не стреляй в меня сразу. А тебе не мешает, что мы имеем одну и ту же телку?» Якоби выпил еще рома. «Ты что, сдурел, Шауль? — ответил он. — Раньше ее имел кто ни попадя в борделе; да и когда мы уплывем из этой обетованной дыры, она будет снова иметься со всем, что шевелится. И ты думаешь, что я стану катить бочку именно на тебя?» — «А кто из нас ее первый открыл?» — спросил он, подумав. «Это сложный вопрос, — ответил Шауль, — но уж точно не испанская корона, хотя кто знает. Ты когда был в Хайфе в прошлый раз?» — «Ну, в наш прошлый заход и был, — ответил Якоби, — когда я еще плавал под этим одноглазым голландцем». — «Ну, и я ее нашел в прошлый заход, — согласился Шауль. — А кто из нас заходил тогда первым?» Они долго шли молча, но найти ответ на этот сложный вопрос им так и не удалось. «Хрен с ним, — наконец сказал Якоби. — Девки не стоят того, чтобы о них так много думать. И, кроме того, это портит вкус рома». Они еще выпили и еще помолчали. «Кто же вообще мог подумать, — сказал Шауль, — что я стану держать свою женщину». — «И правда странно, — ответил Якоби, — хотя когда я плавал с капитаном Самуэльсом, я думал, что меня радует все, что можно трахнуть».
«Это совсем другое дело, — ответил Шауль, — одно дело, когда ты вспорол какой-нибудь долбаный галеон, у тебя полно золота, и ты радуешься, что телки есть. А совсем другое дело — держать ее у себя дома, как держим мы». Но Якоби продолжал предаваться счастливым воспоминаниям. «Тогда, когда я плавал с Самуэльсом, — сказал он, — я делил всех женщин на тех, которых можно трахнуть немедленно, и тех, которые на этом свете и вообще ни для чего не нужны». Шауль задумался. «А тогда ты скажи, — ответил он Якоби, — для чего еще они нужны? Ты что пошел бы с бабой в море? Да она ж тебя продаст первому испанцу. И вместо испанца на рее — а согласись, ему там самое место — на рее будешь висеть ты». — «Иди на хрен, — рявкнул Якоби, — незачем о таком на ночь. Прям как сухопутные». Он сплюнул, и они выпили еще. «И чем же это все-таки она нас взяла? — спросил Якоби. — Стареем, наверное. На дно потянуло? Кораллов давно не видали?» — «Рановато что-то, — недовольно пробормотал Шауль, — скоро, как вся эта сволочь сухопутная, завалимся на берег с мешком с деньгами и будем на нем размножаться». — «Заткнись, — ответил Якоби, — а то и вправду накаркаешь». — «А тут еще этот Куриэль бродит», — добавил Шауль мрачно. «Я же тебе сказал, — ответил Якоби, — ты Куриэля не трогай. Он всех евреев на море бережет. Особенно, таких, как мы». Он замолчал, выпил еще и добавил: «Да, говорят, что не просто так он тут бродит. И часами на берегу не просто так торчит. И на Запад не просто так заглядывается; он там не Испанию и не Ямайку ищет. Его не тоска по Толедо мучает. И не по Порт-Роялю». — «Ну, мало ли что говорят, — ответил Шауль. — Женщина говорит, ветер носит».
«Э, нет, — сказал Якоби. — Ты так не говори. За это и ножом можно получить. Тут тебе не баба напела; когда я плавал с капитаном Самуэльсом, это все знали». — «Так уж и все?» — «Все, — сказал Якоби, — у Самуэльса вся команда была из наших, так там про Куриэля много рассказывали. Хотя пока здесь, в Хайфе, не увидел, как он все ходит и на море смотрит, не верил. Как и ты думал, брешут. А вот нет, оказывается». — «А сейчас откуда знаешь, что не брешут? — спросил Шауль. — Ну ходит себе призрак, на море смотрит. А нам-то с тобой от этого какая польза?» — «Пользы нам никакой, — согласился Якоби, — а вот ходит он туда-сюда не просто так. Ты помнишь, что про него рассказывают? Что сокровища он собрал немеренные и испанцев утопил без счета. А где он был потом? В Цфате. И жил в доме из трех комнат. И это человек, который мог купить всю Ямайку вместе с губернатором. Где, по-твоему, его золото?» — «Говорят, отдал беженцам», — сказал Шауль. «Говорят, — согласился Якоби, — и отдавал. Только никого я не видел, чтобы он сказал, мой прадед был бедным, а стал богатым благодаря заботам дона Якова Куриэля. Да и не тот это был человек, чтобы так отдавать без толку и без счету. Он, может, и отдавал для того, чтобы все думали, что он все отдал, и дурных вопросов ему не задавали, и лапы свои к чужому золоту не протягивали». — «Ну, может, он в Цфате какую синагогу построил?» — снова предположил Шауль. «Вот видно, — ответил Якоби, — что в Цфате ты не был, и бабы тебя интересуют, а учителя наши святые из Цфата, да будут они благословенны, не интересуют. Потому что в Цфате самая большая синагога, как твой
