года было направлено письмо, подписанное министром с.х. СССР И.А.Бенедиктовым, его первым заместителем П.П.Лобановым и зав. сельхозотделом ЦК А.И.Козловым (75). Начиналось письмо перечислением старых евгенических пристрастий Серебровского. Они приводили на первой странице две цитаты из работы, опубликованной еще в 1929 году:
'Решение вопроса по организации отбора в человеческом обществе несомненно возможно будет только при социализме после окончательного разрушения семьи, перехода к социалистическому воспитанию и отделению любви от деторождения'
и '... при известной мужчинам громадной спермообразовательной деятельности... от одного выдающегося и ценного производителя можно будет получить до 1000 и даже 10000 детей. При таких условиях селекция человека пойдет вперед гигантскими шагами. И отдельные женщины и целые коммуны будут тогда гордиться не 'своими' детьми, а своими успехами и достижениями в этой удивительной области, в области создания новых форм человека' (76).
'И этому Серебровскому поручено открытие и проведение конференции', -- гневались авторы письма. А на второй странице они перечисляли названия шести докладов о генетике дрозофилы, представленных на конференции, и сокрушались: '...неизвестно для чего поставлены на обсуждение такие доклады'. Авторы письма в ЦК и Совмин предлагали 'поручить специальной группе работников при участии академика Т.Д.Лысенко рассмотреть все материалы... конференции'. Жданов тут же написал на их письме резолюцию Г.Ф.Александрову: 'Срочно узнайте, в чем дело' (77). 15 апреля Александров представил написанный Суворовым разбор этой жалобы, в котором было показано, что ни в одном пункте авторы письма не сообщили в ЦК партии верной информации и что никакой крамолы в действиях генетиков не было (78)11. Письмо заканчивалось фразой:
'Все изложенное позволяет считать генетическую конференцию, проведенную в Московском университете, весьма полезной, а попытку тт. Бенедиктова, Лобанова и Козлова опорочить ее -- несправедливой, основанной на односторонней информации' (80).
Письмо Бенедиктова, Лобанова и Козлова было показано Жебраку, который вместе с С.И.Алиханяном направили 28 апреля А.А.Жданову свое письмо с изложением их понимания действий сторонников Лысенко.
'В полемике непрерывно извращаются взгляды генетиков... фальсифицируется диалектический материализм, полемика, особенно устная, ведется в угрожающем тоне политического шантажа и т. д.
Мы считаем такой метод со стороны Лысенко и его ближайшего окружения совершенно недопустимым по отношению к советским ученым...
Генетика теснейшим образом связана с нашим сельским хозяйством. Поэтому наши разногласия имеют государственный характер' (81).
Однако главный вопрос, вокруг которого в тот момент шла борьба противоборствующих сил, касался не мелкого повода прицепиться к делам и словам на конференции в МГУ. В упомянутом выше письме Бенедиктова, Скворцова и Козлова, направленного в Секретариат ЦК ВКП(б) осенью 1946 года, главное внимание было уделено тому, что Президенту ВАСХНИЛ Лысенко работается в этой академии плохо, так как академия не составлена полностью из его сторонников. Министры предлагали срочно провести довыборы членов академии.
Именно этот вопрос стал центральным для руководящих органов ЦК. И на Оргбюро, и на Секретариате ЦК домогательства Лысенко звучали много раз. Воспользовавшись мнением трех влиятельных руководителей сельского хозяйства, можно было или восстановить генетику в правах и окончательно загнать Лысенко в угол, или, напротив, предоставить ему полную свободу для политической расправы с оппонентами. Письма Суворова в Секретарит ЦК, позиция Александрова, по-видимому А.А.Жданова, Вознесенского и других указывала на то, что второй вариант вряд ли теперь будет возможен. Уже на следующий день после отправки двух упомянутых выше писем Суворова Жданову состоялось заседание Организационного бюро ЦК ВКП(б), на котором был рассмотрен доклад комиссии ЦК ВКП(б), созданной еще в ноябре 1946 года (см. выше в этой главе). Члены комиссии Г.Борков, С.Суворов и Н.Сороко в целом дали отрицательный отзыв о деятельности Лысенко на посту Президента ВАСХНИЛ:
'Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина значительно отстает в своей работе от требований и запросов, предъявляемых к ней сельским хозяйством, замкнулась в узком кругу агробиологических проблем... Лысенко' (82).
Затем было раскрыто без всякой утайки бедственное положение с кадрами руководителей ВАСХНИЛ, сказано, что многие члены академии прекратили в ней работу из-за несогласий с Лысенко, а вице- президент Цицин по той же причине даже перестал посещать пленарные заседания. Поэтому авторы доклада считали, что нужно срочно провести довыборы настоящих ученых в ВАСХНИЛ, чтобы улучшить качественный состав этой вотчины Лысенко. Из доклада становится понятной позиция самого Лысенко. Он, конечно, понял тяжесть надвигающейся угрозы и решил крайними мерами добиться восстановления своей монополии. Он буквально потребовал, чтобы Совет Министров СССР признал факт идейной борьбы между его сторонниками (теперь помимо названия 'мичуринцы' он добавил слово 'дарвинисты') и остальными биологами, признающими законы генетики (их Лысенко обзывал 'менделистами-морганистами' в одном месте и 'неодарвинистами' в другом). Признав этот факт, правительство, как этого требовал Лысенко, должно было объявить директивно, что правда в многолетних спорах -- на стороне лысенковцев- мичуринцев. Если такого политического (можно назвать иначе: полицейского) решения принято не будет, то Лысенко объявлял о своем несогласии проводить довыборы новых членов академии. Он сделал даже еще более жесткое заявление: не нужно довыбирать академиков, нужно их просто назначить специальным Постановлением Совета Министров СССР по списку, который он представит.
Ответ на такое демагогическое по сути заявление, казалось бы, был очевиден. Борьба мнений в науке -- единственный залог её рационального развития, однако это было справедливо для любого общества, но не для идеологизированного советского общества. Вместо отповеди монополисту, требующему для себя еще большей монополии, Борков, Суворов и Сороко заняли иную позицию. Сохранявшаяся годами поддержка Лысенко лично Сталиным была фактором, который аппаратчики из ЦК ВКП(б) не могли не учитывать. Поэтому, всё понимая, свой документ они писали очень осторожно. Требование Лысенко было описано без лишних эмоций, будто в нем ничего противоестественного не было, а научные оппоненты Лысенко были представлены не в розовых тонах. Их обозвали 'метафизиками', вслед за тем была высказана досада, что '...менделизм-морганизм... к сожалению, преподается во всех наших вузах, а преподавание мичуринской генетики по существу совершенно не ведется' (83).
В резюмирующей части документа его авторы, правда, заявляли, что, по их мнению, учитывая бедственное положение ВАСХНИЛ, нужно провести срочно довыборы, однако подходили к вопросу по- большевистски -- предлагали выборы провести под неусыпным контролем 'комиссии ЦК ВКП(б)' (84).
Краткая запись в протоколах заседаний Оргбюро раскрывает, что же произошло на заседании. Протокол ¦ 303 сообщает, что в присутствии Булганина, Жданова, Кузнецова А., Маленкова, Мехлиса, Михайлова, Суслова и других был рассмотрен вопрос о положении в ВАСХНИЛ, что были выслушаны выступления по этому вопросу Боркова, Лысенко, Жданова, Маленкова и что было решено:
'Заслушать на Оргбюро ЦК ВКП(б) в первой половине июня 1947 г. доклад президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им В.И.Ленина т. Лысенко о деятельности академии.
Вопрос о выборе новых академиков в ВАСХНИЛ решить в связи с рассмотрением доклада т. Лысенко' (85).
Эта запись позволяет уверенно говорить то, о чем историки догадывались давно -- Лысенко в вопросе назначения академиков без выборов своего не добился, более того, нарвался на то, что ему было предложено сначала отчитаться полностью за деятельность академии, в которой он уже десять лет президентствовал.
Хотя это еще не было явным проигрышем, но положение становилось трудным. Надо было искать срочно выход из положения, потому что еще один неверный шаг мог привести к падению в пропасть. Лысенко это прекрасно понимал, так как оставался настоящим гением кабинетных игр. Он не мог не осознавать, что и поддержка Сталиным в одночасье могла прекратиться. Если на секретариате ЦК расклад сил окажется не в его пользу, то, не ровен час, вождь мог принять точку зрения коллегиального органа ЦК. Лысенко знал, что Сталину не раз было свойственно разыгрывать роль выразителя воли масс, решений
