жестокость.
— Скорее — те, кто стоят за ним. Он ведь немногим старше тебя. А ты еще совсем ребенок…
— Мне уже пятнадцать! Это я только выгляжу…
— Ты только на два года младше брата. Конечно, для вашего возраста разница огромная, но не такая большая, чтобы его планы на самом деле были составлены им самим. Так считает царь. Стремясь ли выгородить сына в собственных глазах, или действительно имея основания — не знаю. Во всяком случае, он не предпринимал никаких действий именно потому, что хотел сперва выяснить, кто на самом деле вовлечен в заговор.
— А то слово, которое ты дал моему отцу?
— Он велел мне никому не рассказывать о том, что знаю. Ни его друзьям, ни его врагам. Ни — особенно — тебе.
— Значит, ты все же нарушил слово… — Аль нахмурился. Он не хотел думать о проводнике, которым, так похожим на легендарных героев древности, уже начал восхищаться, как о предателе. Однако его мысли почему-то упрямо кружили вокруг него, как мотыльки вокруг огня.
Ларг почувствовал это, однако не обиделся. И заговорил вновь — не оправдываясь, нет — объясняя.
— У слова был срок. Твой отец велел мне хранить правду десять дней, зная, что за это время я уйду достаточно далеко.
— Или что к тому моменту, когда срок истечет, все уже разрешится… — задумчиво пробормотал Аль. Та жизнь, которая казалась блеклой и ненужной, скрываясь от него за толстыми стенами библиотеки, захватила в свою круговерть, очаровав множеством красок и впечатлений дороги, теперь вдруг предстала в столь виде уродливой, думающей лишь о смерти старой карги, что ему захотелось, забыв обо всем, вернуться назад, прячась от яви в свои фантазии. И он сам не понимал, что не позволило ему так поступить.
— Ты умный парень, — вновь кивнул великан, отвечая на то, что и не было вовсе вопросом. — Твой отец думал так же, потому и запретил мне рассказывать тебе что бы то ни было. И не моя вина, что ты все услышал, хотя должен был спать крепким сном после тяжелого дня дороги.
— Но ты… ты ведь знал, что я…
— Не спишь? Конечно, знал. Есть множество примет, позволяющих понять, спит человек на самом деле, или только притворяется.
— Какие, например? — ему стало любопытно.
— Спящий иначе дышит. Не зажимается — говорят же: 'Во сне даже рабы свободны'. И не меняет привычек. Я ведь обратил внимание — ты хоть и кутаешься в плащ, пеленаясь в нем, как младенец, но с головой обычно не накрываешься, предпочитая и во сне слышать, что творится вокруг. Так что…
— Ясно… — он тяжело вздохнул, устремив взгляд в пустоту, погружаясь в безликие размышления неведомо о чем.
— Парень, — великан склонился над ним, стараясь заглянуть в глаза, — я все это рассказал, чтобы ты понял: не нужно тебе возвращаться назад. Не сейчас. Поживи зиму в Девятом царстве. Я тебе помогу устроиться, да и Есей в стороне не останется. А там…
— Отец этого хотел, да? — его глаза вдруг зачесались, заслезились, словно в них случайно попала соль. — Он отказался от моей помощи, даже не дождавшись, когда я ее предложу! — ему стало так обидно, что хотелось заплакать. — Это… Не честно! Неправильно! — он хотел вскочить с камня, броситься бежать, неважно куда, лишь бы подальше от преследовавшей его душевной боли, но сильная рука проводника удержала его на месте.
— Угомонись, парень. Подумай, и ты поймешь, что твой отец прав: помочь ты ему ничем не можешь, а вот помешать, путаясь под ногами — сколько угодно. Так что… Нет тебе никакого резона отказываться от своей дороги, своей мечты.
Аль прикусил губу. Он мог многое сказать. Что и мечта эта по-детски наивна, и отец не прав — порой важнее предложить помощь, чем на самом деле помочь, и вообще…
Но он молчал, всматриваясь в черный покров ночи.
Это уже не было то прочное полотно непроглядного мрака, но вовсе не потому, что юное утреннее солнце коснулось его своими огненными губами, выпивая огромными торопливыми глотками его черные жизненные соки, чтобы наполнить себя светом. Просто туман, все время висевший над землей, то — легкой прозрачной вуалью, то тяжелой, серо сизей дымкой, вдруг исчез, открывая мир, полный великого множества звезд, зажженных не только на небе, но и на земле. А шествовавшая в окружении своей огромной свиты луна казалась прекрасной царевной, чей венец горел золотом, лик был светел и чист, вид — величествен и горд, и только взгляд задумчиво печален, словно глаза, увидевшие все беды грядущего, не могли спокойно смотреть на настоящее, когда душа была полна сочувствия.
Поднявшись с камня, Аль, как зачарованный, сделал несколько шагов по направлению к обрыву, где остановился, с каким-то неясным, необъяснимым чувством следя за мерцанием земных звезд — далеких костров. Как и на небесах, они покрывали собой не весь мрак, оставляя огромные пространства во власти холодной темноты. Более того, в какой-то миг юноше показалось, что костры каким-то неведомым образом повторяют рисунок созвездий. Он ясно видел Золотое кольцо, увенчанное ярчайшим из алмазов — Белой звездой. Длинные Волосы царевны грез ниспадали вниз звездным дождем. Пастух присел возле двух Ягнят, а большой синеглазый Пес стоял в стороне, защищая хозяина от затаившегося за Скалой Пещерного медведя.
Однако потом, приглядевшись, он увидел нечто, нарушавшее узор, рассекая словно взмахами мечей — множество крошечных точек где-то возле самого горизонта. И чем больше юноша смотрел на них, тем страшнее делалось ему на душе от смутного предчувствия. Плечи нервно дернулись, по спине пробежали мурашки. Волосы растрепали подувшие вдруг холодные северные ветра, проснувшиеся раньше отведенного им срока, заставив дыхание изморозью застывать на губах.
— Что это? — чуть слышно прошептал он, но при этом в его голосе было столько внутреннего напряжения и страха перед близкой и неминуемой опасностью, что Ларг поспешно вскочил с камня и, приблизившись к царевичу, поспешил проследить за его взглядом. Однако не увидел ничего, что вселило бы беспокойство:
— Удивительное зрелище, — проговорил он. — Все Десятое царство как на ладони. Кольцо — это столица с царским дворцом. Волосы царевны — окрестные села. Должно быть, земледельцы, наконец, убрали все зерно и празднуют, радуясь, что успели вовремя. Да, в этом году зима обещает быть ранней… Ягнята — ремесленные городки, Зарин и Зорк… А Пес — крепость на границе северных степей — Застар, — умолкнув, великан перевел взгляд на юношу. Должно быть, в какой-то миг проводник решил, что царевич, проведший всю жизнь в столице, мог просто не знать о том, что Десятое царство не ограничивается ее кольцом. Однако по тому, как спокойно тот воспринял его рассказ, он понял — нет, дело в чем-то другом. — Кажется, что ты на спине у огромного орла. С высоты птичьего полета земля кажется совсем другой… Вот подожди, если повезет, и утром не будет тумана и облака поднимутся выше над землей, увидишь, как земля пробуждается, умываясь в огненной росе, как оживает, полнясь цветами. Отсюда реки кажутся лентами в волосах девицы, леса — густым ковром, а города — драгоценными камнями, вправленными в золотые цепочки дорог…
— Да ты просто поэт. А по твоему виду не скажешь, — хмыкнул кто-то у них за спиной, заставив проводника резко повернуться, в движении выхватывая меч, который, со свистом вырвавшись из ножен, застыл в возле самой шеи старшего торговца. — Спокойно, старина, спокойно! — мягким шепотом проговорил тот, не спуская настороженного взгляда с поблескивавшего смертельным холодом лунного света клинка.
— Никогда больше не подкрадывайся ко мне так! — хмуро глянув на Есея, проскрежетал Ларг.
— Да ладно тебе, — тот все еще смотрел на друга с опаской, как бродяга на сторожевого пса, который мгновение назад был готов порвать пришельцу горло, но затем, остановленный железной волей хозяина, лег на землю, однако не стал от этого менее опасным. — В какой-то миг, — сглотнув подкативший к горлу комок, продолжал он, — мне показалось, что вот она, моя смерть…
— Еще мгновение — и так бы оно и было.
— Ну что ты такой нервный? — уже спокойнее продолжал торговец, решивший все обратить в
