именно это время!'
Аля не особенно заботило, что другие о нем думали. Главное, чтобы не говорили вслух, шушукаясь за спиной и пересмеиваясь. Но даже сама мысль о том, что кто-то мог счесть его нынешний поступок трусливым бегством, заставляла его в ярости сжимать кулаки: 'Я не трус! Я… Я просто ничего не знал!'
— А младший царевич, выходит, и не предполагал… — словно прочтя его мысли, понимающе кивнул торговец.
Ларг несколько мгновений молчал, словно раздумывая над чем-то, а затем кивнул:
— Возможно, он наивен. Но он не трус.
— Бегут не только от трусости.
— О да. Однако все остальные причины — только тень, за которой от посторонних, а, порой, и собственных глаз, скрывается главная.
— Знаешь… Может, я и ошибаюсь, но у меня такое чувство, что сами боги ведут его, удерживая вдали от реальной жизни, не позволяя вкусить ее сладость, но и горечь тоже. Они словно прибирают его к своим рукам. Медленно, но верно.
Аль почувствовал, как дрожь холодной волной пробежала у него по спине. Это было так… странно.
Он не мог не думать о словах караванщика — это было именно то, что он всю жизнь мечтал услышать о себе. Если бы еще это и на самом деле было так!
Юноша был готов на все, лишь бы его жизнь не была обычной, обыденной, такой, как у всех вокруг. Нет, он хотел чего-нибудь… Особенного, неповторимого, полного чудес и легендарных подвигов. Он мечтал прожить жизнь, о которой будут слагать легенды.
А что если… А что если торговец — человек, несомненно, очень мудрый — прав? Что если боги действительно приберегли для него какую-то особенную судьбу? Вот было бы здорово! Он уже видел себя…
Но тут собеседники заговорили вновь, и юноша умолк, уходя в слух.
— Если так, чего боги ждут от нас? — продолжал торговец. — Хотят ли они, чтобы мы увели мальчика подальше от края, где у него есть все, но, в то же время, где, возможно, его ждет лишь смерть, или, наоборот, чтобы мы, раскрыв ему глаза на происходящее, убедили вернуться назад, ведь тот, кто рожден для власти, не может и не должен бежать от своей судьбы?
— А если они выберут второе? — в голосе проводника звучала снисходительная усмешка. — Ты что же, готов вот так взять и вернуться назад, в Десятое царство, чтобы, забросив торговлю, сидеть в нем без дела до весны?
— Ну, дело всегда найдется, были бы руки.
— Ты это серьезно? — проводник смотрел на него, не скрывая своего удивления.
— Кто ж пойдет против воли богов? — затем, чуть наклонив голову, он искоса глянул на собеседника. — Вообще-то, — прищурив глаз, словно подмигивая, продолжал он, — я надеялся, что эту миссию ты возьмешь на себя. А я продолжу свой путь.
— Без меня? — густая, жгуче черная бровь проводника чуть приподнялась.
— Я столько раз пересекал эти горы, что, надеюсь, как-нибудь найду дорогу.
— Да, конечно! Что же ты, раз такой сообразительный, все время меня с собой таскаешь? — в притворном гневе проскрежетал Ларг.
Торговец принял игру друга. Пряча усмешку в усы, он проговорил:
— Может быть, мне нравится твое общество? Мои помощники кроме барышей ни о чем ни думать, ни говорить не могут. Ты же — приятный собеседник. И всякий раз угощаешь меня чем-то новым: то сказками о повелителях дня и ночи, то пророчествами о грядущих войнах.
— Да, дружище, ты мне тоже нравишься, — рассмеялся Ларг, хлопнув торговца по плечу.
— Э, медведь, поосторожнее!
— Вот что, — спустя несколько мгновений, вновь став серьезным, проводник поднялся, — иди-ка ты спать.
— А ты?
— Я? Разбужу кого-нибудь из твоих помощников. Не все им прохлаждаться. А потом тоже лягу спать. Благо до рассвета еще есть время, — он уже собрался уходить, но торговец остановил его:
— Ларг, подожди… — он пожевал губу, качнул головой, потом, вздохнув, спросил: — Что же теперь будет? — он выглядел неуверенным и растерянным и только в глазах, обращенных на проводника, была робкая тень надежды.
— Не знаю. Если случится то, чего я со страхом ожидаю, очень скоро от десяти царств не останется и воспоминания. Боги не любят братоубийства, и не важно, что люди называют это войной.
— А если…
— Не надо, Есей. Все, о чем мы говорим сейчас — не более чем предположения.
— Что-то мне от твоих предположений не по себе.
— Мне тоже, дружище, мне тоже…
— И от кого это зависит?
— Что?
— Станет ли то, о чем ты мне говорил, чем-то большим, нежели просто слова и вызванные ими страхи?
— От царевичей.
— Ты хотел сказать, от старшего из братьев?
— Сдается мне — от младшего даже в большей мере. Что он решит.
— Как он может что-то решать, ничего не зная?
— В мире ничего не происходит просто так.
— О чем ты?
— О нашем с тобой разговоре.
— Ты думаешь, — торговец с опаской покосился на лежавшего, с головой накрывшись плащом, боясь не то что шевельнуться, но даже вздохнуть, юношу, — он все слышал?
— Не знаю, — великан безразлично пожал плечами. — На все воля богов. А они уж умеют добиваться того, что хотят.
На этом разговор закончился.
'Надо хоть немного поспать', — Аль закрыл глаза.
Но сон не шел. Он был рядом, казалось — невидимой птицей вился над головой, легким облаком скользил по небу, но не опускался вниз, всякий раз прогоняемый резкими, как порыв ветра, и такими же мыслями. Наконец, не выдержав, он сел, обхватив ноги руками и уткнув подбородок в колени.
— Царевич, что не спишь? — тихо окликнул его сидевший у костра помощник торговца — светловолосый паренек, который, судя по всему, был ненамного его старше.
— Не спится, — пробормотал Аль, глядя в сторону. Он не боялся расспросов, зная, что, как бы ни были любопытны его спутники, они всегда сдерживали себя всякий раз, когда видели, что царевич не расположен вести разговор.
Посидев немного, Аль, недовольно качнув головой, поднялся, а затем, сам не очень понимая, что делает и, главное, зачем, зашагал в сторону выхода из пещеры.
— Куда ты, царевич? — дозорный провожал его удивленным взглядом.
— Пройдусь, — он небрежно махнул рукой, словно показывая: какая разница?
— Будь осторожен! — приглушая голос, чтобы не разбудить других, крикнул ему вслед дозорный.
— Буду, — Аль вовсе не собирался прыгать вниз с обрыва. Он хотел лишь немного побыть наедине со своими мыслями и попытаться в них разобраться.
Выбравшись из пещеры, юноша огляделся вокруг.
Над миром царила ночь в своем мрачном черном величье.
Искрившиеся над землей звезды были ярки, но при этом — казались какими-то нечеткими, расплывчатыми, словно между ними и землей висела тонкая прозрачная ткань невидимой вуали.
Было прохладно, но совершенно безветренно. Сев на большой камень чуть в стороне от входа в пещеру, юноша подтянул колени к груди и замер, глядя в пустоту ночи.
