Царевич не спешил с ответом, поскольку и сам не знал его. А действительно, что за сон ему приснился? Ведь впервые он был не о будущем, а о настоящем. Да и касался путников он лишь отдаленно.
Но кто знает, как эта минувшая ночь могла повлиять на грядущий день.
— Пошли обедать, — наконец, решил Алиор. — Пока похлебка, или чем нас там собирается потчевать трактирщица, не остыла.
— Но ты расскажешь? — ему сделалось так любопытно, что даже голод не мог охладить, отодвигая в сторону, это чувство.
Юноша кивнул в ответ, думая о том, что, возможно, это и правильно. Сон заслуживал того, чтобы его запомнили и попытались понять.
Внизу, в несколько посветлевшей зале, никого не было.
— Уф, — Лот вздохнул с явным облегчением. — Не хотелось бы мне столкнуться нос к носу с кем- нибудь из завсегдатаев этого странного трактира.
'Вчера это тебя не особенно пугало, — собирался возразить ему царевич, — или за ночь что-то изменилось?'.
Однако прежде, чем успел открыть рот, он и сам понял, в чем дело.
Залу больше не наполнял глубокий туман чада и полумглы. Струившийся из открытого нараспашку оконца воздух был чист и свеж, пах свежескошенными травами, недавно прошедшим дождем, и чем-то еще, таким же обыденно невинным.
Стоявшие у стен столы — большие и тяжелые, были аккуратно прибраны, лишь на одном, ближайшем к оконцу, приглашая гостей, дымились две плошки с густой наваристой похлебкой, а рядом, на белом полотенце, лежала буханка свежеиспеченного хлеба.
— Спасибо, хозяюшка! — крикнул в пустоту Лот и, не долго раздумывая, принялся за еду. Аль же, не чувствуя особенного голода, не прекращал разглядывать все вокруг.
Ему казалось, что за вчерашней полумглой скрывались грязь и нищета давно покинутого людьми жилища, покрытого такими же зарослями паутины, как на чердаке, запыленные, проломленные кое-где доски щербатого пола, нищенская черная печка в углу. Однако сейчас его глаза видели вполне залу, путь не богатую, но вполне уютную и ухоженную.
'Если все, что мне приснилось и на самом деле так, — он провел рукой по теплому, словно живому столу, — то перемена понятна: домовой с кикиморой до сих пор отпугивали людей, теперь же решили заманить к себе новых хозяев', — сердце защемило. Удивительно, но ему страшно захотелось остаться в этом придорожном трактире, забыть обо всех заботах и просто жить, наслаждаясь каждым новым днем.
Странно, он никогда прежде не мечтал о доме и семье. Возможно, юноша просто был слишком молод для этой мечты. Да и сейчас ему не хватало взрослости. И потому очень скоро сладостная истома в груди медленно сменилась грустью: это был не его дом и вообще Алиор сомневался, есть ли то вообще где-то на свете. Почему-то юноша был уверен, что нет.
— Лот…
— М-м? — не прекращая жевать, повернул к приятелю голову бродяга.
— А тебе не хочется здесь остаться?
— Да! — тотчас с готовностью воскликнул Лот. Именно об этом он и думал все последнее время. Ну, хотя бы немного пожить, хоть недельку. В конце концов, они заплатили за постой, и никто не мог теперь их выставить вон. В глубине души он даже молил богов, чтобы Альнар как можно дольше не приходил из города. Вообще-то, это было странным: бродяга, уже забывший, что такое дом, не испытывал никакой привязанности к приютившим его обителям, легко меняя крышу над головой на купол небес. Однако удивило его совсем не это, а: — Почему ты спрашиваешь? — не могло быть, чтобы и Аль-ми испытывал нечто подобное. Потому что, в отличие от навязавшегося на его голову спутника, у младшего царевича была цель, к которой, как верил бродяга, тот рано или поздно доберется, что бы ни вставало на пути.
Алиор вздохнул, потер подбородок, после чего принялся пересказывать свой сон. Делал это он медленно, старательно отводя взгляд в сторону от собеседника, чтобы тот своим видом или случайно сорвавшимся с губ словом не отвлек его.
Впрочем, он должен был признаться себе, что Лот на этот раз проявил себя хорошим слушателем. Он, вопреки обыкновению, ни разу не прервал собеседника, который, впрочем, не особенно заблуждался на этот счет, понимая, что, скорее всего, дело тут лишь в том, что рот бродяги был занят другим делом, мешавшим разговору — едой.
— Ну что ты думаешь обо всем этом? — спросил царевич, закончив рассказ.
Лот помолчал какое-то время, старательно дожевывая оставшееся во рту, после чего решительно отодвинул от себя пустую плошку и сказал:
— Можешь спокойно есть. Не отравлено.
Аль вскинул на бродягу удивленный взгляд. Он ведь говорил совсем о другом! Неужели приятель пропустил все мимо ушей?
— Ешь давай, — нахмурившись, повторил Лот. — А то с голодухи ноги протянешь. Вчера ведь к похлебке даже не притронулся. И вообще, расслабься. Если все так, то нам с тобой здесь не угрожает ничего, то есть абсолютно. Да ты и сам видишь: хозяева сменили гнев на милость, видя в нас гостей, пусть не званных, но вполне желанных. Иначе сидели бы в той же едкой гари, чихая и морщась. А вот если ты будешь и дальше с этим твоим дурацким упрямством отказываться от их угощения, могут и обидеться. Тебе это надо — злить домового и кикимору?
Вздохнув, царевич потянулся за хлебом. Голода он совсем не чувствовал, скорее даже запах пищи был ему противен, однако в словах Лота был свой смысл.
— Что же до остального, — продолжал тем временем бродяга, — то вот что я думаю: как бы нам с тобой в город идти не пришлось.
— Чего ради? — непонимающе воззрился на него Аль. Ему этого совсем не хотелось. Да и никакой нужды не было.
— На помощь твоему брату.
— На помощь? Мы? Аль-си? — он даже рассмеялся, таким забавным показались царевичу эти слова. Да разве есть что-то, с чем старший брат не смог бы справиться? А если и есть, что смогут с такой проблемой поделать два беспомощных ребенка, какими и были во всех житейских случаях они с Лотом?
— Если нечистая что-то против него замыслила, она ведь не отвяжется.
— И что же нам теперь, тащить Аль-си в трактир силой, пока этого не сделали другие? — царевич только качнул головой. Он лишь на мгновение представил себе, как подходит к брату и говорит: 'Я, конечно, понимаю, что у тебя были совсем другие планы на эту жизнь, но вот тут кое-кто решил, что ты будешь очень хорошо смотреться в безрукавке трактирщика'. Смех и только! Да брат его даже слушать не станет, только по привычке назовет сумасшедшим, и отвернется, возвращаясь к своим делам. Он бы и сам решил, что перед ним безумец, заведи с ним кто такие речи.
Лот лишь пожал плечами:
— Ты спросил, что думаю по поводу твоего сна, я ответил, — проговорил он, отворачиваясь в сторону. В его глазах, голосе сквозила обида. Действительно, зачем спрашивать совета, если не собираешься к нему прислушаться.
Не то, чтобы Аль-ми считал себя в чем-то виноватым, но поведение друга заставило царевича задуматься над его словами. Вот только толку от этих размышлений — никакого. Тут ведь действовать нужно.
Пока он размышлял, дверь трактира тихо скрипнула, за спиной раздались неуверенные шаги и такие легкие, что их почти не было слышно, словно ноги едва-едва кались старых ворчливых досок пола.
Алиор не повернулся на звук, решил — наверное, кикимора. Кто еще может средь бела дня бродить по нехорошему дому? А шаги легкие, потому как нежить — она ведь лишена тяжести человеческого тела. Ее плоть почти что невесомая. Даже удивленно заинтересованный взгляд сидевшего напротив Лота не заставил его взглянуть на пришельца. Внутренне он посмеивался — 'Вот тебе, друг, и подтверждение моих рассказов. Так что, никакие трактирщики не разбойники. Они…' — однако, увидев отражение прищелицы в
