На старте гарцевали красивые сильные лошади. К ним были пристегнуты маленькие колясочки, в которых сидели наездники. На них были надеты цветные рубашки — оранжевые, белые, синие, красные, в крупную клетку, и шапочки с козырьками. Они выглядели игрушечно и празднично. На наездниках были номера. Лазутчик шел под номером 6. Прозвучал сигнал. На дорожку выехал «Москвич», к которому были приделаны крылья-барьер. Это был стартовый «Москвич». Наездники выстроились за этими крыльями. Ипподром затих. Старт! — И понеслось! Лазутчик, коричневый, лоснящийся жеребец нелепо взмахнул копытами, затоптался и моментально отстал. Мой протеже — наездник второй категории — сделал некий пасс, смысл которого я, конечно, не уловил, и Лазутчик со всех ног бросился догонять впереди идущий табун.
Я заорал.
Вообще-то я зря орал. Я отлично знал, что мои лошади придут первыми. Во-первых, дилетантам всегда везет. Во-вторых, зачем мне вспоминать этот эпизод, если бы я проиграл. В-третьих, мне всегда везет совсем не там, где нужно… Короче, мои кони пришли первыми. Происходило это так:
— Давай, Лазутчик, шпиончик, агентик, жми, дави, — орал я.
Лазутчик услышал. Пролетая мимо меня, он повернул голову и подморгнул мне. Я успокоился.
— Порядок, — сказал я Марку, — он будет первым.
— Не морочь голову, — сказал Марк.
Под вопли ипподрома лошади вырвались на финишную прямую.
— Победил «Лазутчик», — объявили по радио.
Соседи по трибуне боязливо посмотрели на меня. Я тихо, по-идиотски улыбался. Соседи отодвинулись.
— Пойдем получать деньги, — сказал я Марку.
— Зря ты поставил на два заезда, — сказал Марк. — Теперь совершенно невероятно, чтобы ты выиграл. А за одну лошадь денег не дадут. Это не считается.
В перерыве я приставал к соседям, как Авессалом Изнуренков из «Двенадцати стульев».
— Не правда ли, какие прелестные лошадки? — спросил я ханыгу с испитой рожей в синем драном плаще.
— Чего? — мрачно огрызнулся он.
— Скажите, пожалуйста, какую примерно скорость может развить конь, если он бежит во весь опор? — спросил я паренька, который, сплевывая и матюкаясь через каждое слово, рассказывал товарищам, сколько, сука, гад, он, падла, выиграл, сволочь, вчера, падла, на седьмом, сука, забеге.
Пока он сообщал мне данные о скоростных особенностях отечественных жеребцов, я думал о том, что, в сущности, мы живем странной нелепой жизнью. Какого черта я сижу здесь и убиваю золотое время? И как это грустно все время острить.
А потом я подумал о том, что мне уже двадцать пять. Что я ничего еще не сделал в жизни. Что единственное, чему я научился, — это молчать на собраниях. Что наша жизнь похожа на эти бега. Только не мы сидим в колясочках и управляем своими лошадьми, а кто-то сзади, кого мы не видим, сильной и умелой рукой направляет наш бешеный бег к финишу, смысл которого лошадям не понять. Мы бестолково летим по кругу, стараясь опередить мчащегося рядом соперника, а трибуна взирает на нас с жалостью и азартом, и свистит, и улюлюкает. А потом мы уйдем в свои стойла, и служители в белых халатах принесут нам овса. Наверное, тем, кто пришел первыми, они насыпят чуть больше и похлопают их по лоснящимся бокам, от которых идет терпкий и теплый пар. А потом они будут разговаривать о своих делах, о путевках в дом отдыха, о кинофильме «Великолепная семерка», о блондинке в первом ряду. А мы будем слушать и жевать свой овес, кося глазом в стойло соседа. А потом мы, сытые и довольные, соберемся в табун и будем вспоминать то время, когда мы были дикими необъезженными скакунами. Как легко и вольно мчались мы по своим прериям, как звонко и призывно ржали нам молодые рыжие кобылицы, как сладка и чиста была вода на водопое в ущелье Белых Туманов и как, наверное, здорово вырваться из наших обрыдлых стойл и помчаться по Москве, заставляя прохожих пугливо прижиматься к стенам домов и не обращать внимания на светофоры… А назавтра нас снова выведут на гаревую дорожку ипподрома. Надо работать…
Надо работать…
Начался второй забег. Я посмотрел на Марка и понял, почему он не поставил «на игру». Он боялся выиграть.
Вега шла под первым номером. Я безучастно проследил за тем, как она, вырвавшись вперед, легко и свободно первой пересекла линию финиша.
— Победила «Вега», — бесстрастно объявил диктор.
Марк молча посмотрел на меня.
— Пойдем, — сказал я, — наша игра сделана, ставки кончены.
Мы подошли к кассе.
— Сударыня, — сказал я, — я выиграл.
— Я так и знала, — сказала кассирша, — несчастный вы человек.
— Почему это я несчастный?
— А потому, что теперь вы никогда не уйдете отсюда. Новичков всегда губило везение.
— Я же дал слово. Мы немедленно уходим из этой шараги, — сказал я.
— Я была бы счастлива…
И я поверил, что она искренна.
Я взял выигранные мною 45 рублей и пошел к выходу. По дороге ко мне подошел маленький потертый человечек и сказал:
— Вот видишь, я же говорил…
Я дал ему рубль.
— Прощайте, сударь, — сказал я ему, — никогда не давайте советов профессиональным игрокам.
Он с уважением посмотрел на меня и молча ушел. Мы вышли с Марком на Божий свет, на залитую солнцем Беговую, и я сказал:
— Марк, эти паршивые, даровые деньги жгут мою руку, мы должны немедленно избавиться от них. Я предлагаю пропить их сию же секунду.
— Идет, — отвечал он.
И мы вошли в ресторан «Бега» и сели за столик. К нам подскочил официант.
— Что угодно? — спросил он и вдруг осекся.
— То-то, то-то и то-то, — заказал я.
— И то-то, — добавил Марк.
— И еще то-то и две бутылки наипервейшего, наилучшего коньяка, — уточнил я.
— И маленькую чашечку кофе, — подвел итог Марк.
Когда все было выпито и съедено, я обвел глазами зал и вдруг почувствовал какое-то напряжение вокруг себя. Официанты подбегали друг к другу, перешептывались, глазами показывали на наш столик. Когда я встречался с кем-нибудь из них взглядом, они тотчас уходили.
— Что-нибудь еще? — спросил нас обслуживающий официант.
Я поднял глаза и узнал его. Это был один из тех, кто устроил скандал в «Марсианах». И все другие официанты тоже были они. И они сразу узнали меня. И ждали, когда я буду пьян.
— Пока ничего, — сказал я пареньку, смотря ему прямо в глаза.
— Мара, — шепнул я на ухо своему другу, — я очень, очень пьян, но мне совсем, ну совсем нельзя сейчас быть пьяным. Мы должны быть людьми. Потом я тебе все объясню.
Я отрезвел. Я в жизни не был так трезв.
— Здравствуйте, — сказал я официанту.
— Здравствуйте, — тихо сказал он. — Вы пришли за мной?!
И я увидел в его глазах страх. Это было отвратительно — он меня боялся! И я ничего не мог поделать с собой, я должен был до конца быть председателем Совета кафе «Марсиане». Я давно уже не был председателем, но перед ним я должен был быть им.
— Нет, — сказал я, — я не пришел за тобой. Я пришел в ваш кабак, чтобы показать вам, сколько может выпить мужчина и остаться трезвым, не терять свое лицо, не хулиганить, не бить посуду и людей. Быть человеком.
