— На станции таких слов не говорят, — тихо предупредил Гедимин. — Нет. Нечему было. До запуска ещё ждать и ждать — тут одни системы охлаждения пока проверишь…
— Так не было запуска? Ты не запускал всё на полную мощность? И взры… то есть, ничего не было? А что тогда это было?! — Фрисс не был альнкитом, но от взрыва сейчас был недалёк.
— Фриссгейн, так ты серьёзно думал, что я могу подвергнуть станцию опасности? Что я совсем потерял разум? Так… я в самом деле выгляжу со стороны, как бешеная крыса без капли мозгов? — Древний Сармат смотрел растерянно и огорчённо. — Я выгонял крыс, а хранитель атомного огня помог мне. И пугать тебя я не собирался.
Фрисс хотел что-то сказать, но только вздохнул. Стянув шлем, он подпёр щёку ладонью и задумчиво поглядел на сармата.
— И все эти огни, и сирена, и гул земли… 'Идис' совсем тебя признала, Гедимин, что позволила так шутить! Угробишь ты меня так, повелитель энергии атома…
Гедимин растерянно хмыкнул.
— Ты даже с места не двинулся. Я думал, ты всё понимаешь… если ты видел всеобщую гибель — почему ты не пытался бежать, Фриссгейн?!
— Бежать — и оставить тебя тут, одного, в сердце звёздного огня?! Я, знаешь, тоже не крыса! — возмутился Речник. — Так выходит, станция уже твоя, Гедимин? И ты поднимешь её наверх, и она снова согреется и оживёт?
— Да, Фриссгейн. 'Идис' выйдет из холода и забвения, — кивнул сармат, коснулся ещё нескольких кнопок и перебросился парой слов с металлическим голосом. Речь шла о проверке каких-то ещё защит, сборок и накопителей. Фрисс радостно улыбнулся. Вот и завершён легендарный поиск пяти тысячелетий! Будет что рассказать и внукам, и правнукам…
— Вот оно что… Ага, тогда с реакторного накопителя и разожжём, — кивнул собственным мыслям и экрану сосредоточенный Гедимин. — Аттаханка…
Он осторожно подвинул на себя один из двух рычажков, окрашенных в ярко-оранжевый. Речник затаил дыхание и придвинулся к экрану. Потом он говорил, что так не волновался даже тогда, когда всё грозило взорваться…
Ничего не затряслось и не завыло — но даже Фрисс кожей почувствовал, как стены наливаются теплом, как медленно разгораются светильники по всем коридорам, как пять тысяч лет пылящаяся без дела техника разминает стальные 'лапы', как сияющая кровь наполняет невидимые жилы станции. Здесь жила одна из самых больших сил мира — и сейчас она начала пробуждаться…
— Гедимин… Это альнкиты включились, да? — еле слышно спросил он. — Все сорок?
— Не так всё быстро, Фриссгейн. Сейчас набирают мощность самые слабые альнкиты 'Идис'. Их два, и они должны дать энергию всем двигателям и механизмам станции… я буду готовить её к подъёму, — ответил Гедимин, прислушиваясь к току силы где-то под куполами альнкитов. — Это займёт время… пока наполнится накопительная сборка, пока прогреются механизмы подъёма… Ты заметил — уже сейчас свет, тепло и вентиляция получили достаточно энергии?
— Да… А ничего не случится с альнкитами при подъёме? — вдруг испугался Речник. — Их вроде нельзя трясти?
— Они рассчитаны на работу при подъёме и спуске, — покачал головой сармат. — Это что… ещё придётся запустить два безоболочника, а я ничего о них не помню. А без них мы сквозь город не проломимся, такие дела… Впрочем, это уже не твоя забота, Фриссгейн, тут я справлюсь. Прими мою благодарность, изыскатель, если она хоть чего-то стоит…
Речник хотел ответить, но не успел. Древний Сармат опустился на колени перед ним — только так они могли сравняться ростом — и крепко обнял Фрисса. Тот боялся шевельнуться — и тяжесть, и сила бронированных лап были ему знакомы — и чувствовал жар, исходящий от чёрной брони, и то, что сармат дрожит от волнения. Гедимин судорожно вздохнул, отводя глаза, и Фриссу померещился блеск под веками… это Гедимин-то плачет, тот, кто без звука переносил удары стрел и снарядов?!
— Ты нашёл станцию, Фриссгейн. Только ты. Я ничего не добился. Это твоя станция, Фриссгейн…
Речник еле слышал слова сармата, и еле мог дышать в его стальных лапах, но понимал, что дальше молчать нельзя. 'Идис' не согласится, Речники со станцией не сладят, да и Гедимин передумает, как в себя придёт… и разозлится, что у него станцию отобрали.
— Гедимин, ты сам говорил — это станция вашего народа. Ну вот и не отказывайся, — сказал он, неловко погладив сармата по плечу (скорее всего, сквозь броню тот не чувствовал ничего). — Ты её нашёл, а я только немного помог вам встретиться. Ты же спас меня тогда, помнишь? А если хочешь подарить мне что-нибудь… можно попросить у тебя скафандр? Мой крысы проели.
Гедимин ещё раз вздохнул, крепче прижал Речника к себе — и отпустил его, поднимаясь на ноги. Фрисс попробовал глубоко вдохнуть — кажется, рёбра целы. Сармат — слишком сильное и тяжёлое существо, осторожнее надо с такими…
— Само собой, Фриссгейн. Если крысы не проели все вещи станции, скафандр 'Идис' у тебя будет, — уже обычным голосом ответил Гедимин, возвращаясь к пульту. — Твоя мутагенная мазь у тебя? Подлечись, пока есть время. И держи… запуск станции, проспавшей пять тысячелетий — дело небыстрое!
Он вручил Речнику длинный контейнер с Би-плазмой и второй — с водой Реки. Фрисс от неожиданности чуть не уронил всё это. При взгляде на Би-плазму он вспомнил, что ел в последний раз ранним утром… да уж, не думал он, что когда-нибудь эта бесцветная слизь вызовет у него аппетит! Речник устроился в кресле поодаль от пульта, чтобы не задеть чего ненароком, посыпал Би-плазму пряностями и съел полконтейнера за один присест. Что-то заставило его обернуться — за спиной был чистый пустой коридор, без дохлых крыс и луж крови, как будто станция просто их съела, как Речник — Би-плазму…
— Гедимин… А что ты сейчас делаешь? — несмело спросил он, глядя на центральный экран. Там виднелось что-то очень знакомое… подстанция, что ли? Нет, но нечто очень сходное, из сотен бордовых бубликов, нанизанных на стержни и составленных вместе. Это было большое сооружение, и оно медленно проворачивалось на своих стержнях, подставляя бока под очень яркие лучи. Они тянулись к бубликам с двух сторон — и тут же гасли, втягиваясь в очередное кольцо. С каждым лучом стеклянистый накопитель становился темнее.
— Смотрю, как станция готовится к подъёму, — ответил сармат, посмотрев на Речника мерцающими глазами. — Это называется первичной накопительной сборкой… запас энергии всей станции, видишь, она принимает передающие лучи от альнкитов? За пять тысяч лет крысы истощили её, вытянули почти всю энергию. На тепло, на свет, на жратву… Тут же было четыре генератора Би-плазмы, так они все погрызены, проломлены, обмусолены… работают, конечно, нашу технику сломать непросто, но чинить их придётся. Не люблю крыс…
Речник с уважением и некоторым страхом поглядел на сборку.
— У них тут целое государство было… Все условия, даже еда сама росла! Я так думаю, это были самые сильные крысы Старого Города, — с усмешкой сказал он и вдруг осёкся — одна мысль опалила его холодом. — Гедимин… не может быть так, что крысы убили… убили сарматов 'Идис'? Ведь не может же?
Древний Сармат внимательно и грустно посмотрел на Фриссгейна.
— Их убила 'Идис'. Прямо тут, испепелила и поглотила. Погоди, дослушай меня. Я первый из сарматов, с кем она решилась заговорить… потому что Исгельт тоже был Древним Сарматом. Приборы подвели их в тот день — наверху они нашли сильнейшее излучение и Пучки, не растратившие силу. Попытки станции подняться потревожили это излучение — и Пучок просочился внутрь. Альнкиты уцелели, сарматы — нет. Тем, кто сгорел в лучах сразу, повезло. Мы не умираем от облучения так, как вы — мы превращаемся в амёбу, огромную хищную тварь без формы и разума. Эа-мутация… те, кто не умер, стали её жертвами и слились в единый сгусток протоплазмы. Исгельт прожил дольше. Он успел извлечь ключ запуска и спрятать его — а потом тоже стал амёбой. Больше на станции не было живых, кроме бесформенной голодной твари. Может, у неё сохранились зачатки разума — она проникла сюда и потянулась к пульту, и станция сожгла её. Любой не сармат, коснувшийся щитов управления, должен быть уничтожен — а это были уже не сарматы. Крысы пришли потом, наткнулись на открытый вход, сунулись к щитам, часть погибла, а часть поумнела — и они жили тут, не мешая 'Идис'. А она была в ужасе от всего…
