серпантиновые ленты обвивали их, и они сидели не двигаясь, чтобы не порвать их. Затем музыканты сыграли туш, и наступила полночь. Они торжественно подали друг другу руки.
— Счастливого Нового года, Хильда, за нас обоих!
— И тебе тоже, мой Вилли! Тебе тоже! Ах, мой Вилли!
Они выпили еще по стаканчику грога, и щеки Хильды заалели. Она разговорилась, болтала, сплетничала, что натворила та, и какая репутация у этой, и что воображает из себя такая-то…
— Но я никому не завидую. Ведь у меня есть мой славный Вилли. А теперь добавился еще один славный Вилли — два славных Вилли…
Она громко захохотала. И хотя ее болтовня и смех потонули в общем шуме и никто даже головы не повернул в сторону стены, у которой они сидели, Куфальту стало немного не по себе. Фраза о двух славных Вилли тоже звучала двусмысленно, и смех у нее был неприятным…
— Вставай, Хильда, пойдем.
— Но ведь ты завтра можешь выспаться!
— Пойдем куда-нибудь еще, где можно потанцевать.
— Прекрасно, — сказала она. Она засмеялась. — В Рендсбургский трактир. — Ее глаза храбро засверкали. — Наверное, у тебя там есть другая невеста, и ты не хочешь показать ее мне?
Он зло спросил:
— А кто у тебя в кафе «Центр»?
На мгновение она смутилась, а затем прыснула.
— Ревнуешь, бедняжка Вилли? Нет, ты не должен меня ревновать, я буду хранить тебе верность и не позволю соблазнить себя…
Она пропела это на мелодию популярного шлягера.
Стоявшие вокруг одобрительно засмеялись.
— Девчонка что надо.
— Пойдем, Хильда, — попросил он. А сам подумал: «А все-таки мне она позволила соблазнить себя, а раз позволила мне, то позволит и другому…»
Глубокая печаль охватила его. «Какой тогда смысл во всем этом? — подумал он. — У меня ведь нет с ней ничего общего, она даже мне не очень нравится. Зачем тогда все это? Неужели и правда все из-за того, что она тогда больше не появилась и мне ее стало немного жаль? Только тело, только тело, с любой другой было бы еще проще, а мне даже и тело не нужно… Если бы можно было уйти, расстаться, исчезнуть… Это плохо кончится… если бы можно было начать все сначала!..»
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— Ни о чем серьезном, — ответил он.
Но они так и не танцевали, а зашли в какой-то маленький винный ресторанчик и заказали бутылку сладкого вина. Хильда, которая до этого была то грустной и раздраженной, то озорной, веселой и болтливой, выпив вина, выглядела просто усталой, смертельно усталой, глаза у нее закрывались…
— Пожалуйста, проводи меня домой, Вилли, пожалуйста!
Она стояла у двери дома и, опершись о его руку, чуточку шаталась от сонливой усталости.
— Поцелуй меня еще разок, Вилли. О, как я устала!
— И я тоже, — сказал он.
Казалось, она себя немного взбадривает.
— Ты сейчас пойдешь домой, ты никуда больше не пойдешь, правда?
— А куда мне идти в четыре утра, тут же лягу спать.
— Правда?
— Как пить дать, — сказал он и попытался рассмеяться.
— Дай мне честное слово.
— Ну конечно, даю тебе честное слово. Я сразу пойду домой.
Она помолчала чем-то недовольная, раздумывала.
— Ну, Хильдочка, — сказал он, протягивая ей руку.
— Она крепко обняла его.
— Но, Вилли, дорогой мой, любимый Вилли… — она поцеловала его и прошептала, — пойдем со мной, любимый мой Вилли, родители никогда не заходят в мою комнату…
— Нет, нет, — испуганно произнес он.
— Но почему нет? Я так тебя хочу, Вилли, я не выдержу! Чем я тебе не нравлюсь? До Пасхи я не выдержу.
— Подумай о малыше, Хильда. Ведь так нельзя.
— А малыш никогда не просыпается раньше восьми. Уж я-то знаю. Пойдем, один раз, только раз, Вилли.
— Нет, — устоял он. — Я не хочу. Если что потом случится, все будут сплетничать.
— Но ведь и так сплетничают. Разве нам не все равно.
— Нет, я не буду. Будь благоразумна, Хильда. Подумай, до Пасхи всего несколько недель!
Он обнимал ее, утешал (и знал, что каждое сказанное им слово — ложь. Что-то непременно должно случиться. Но что именно, он не знал).
— Подумай только, как нам будет хорошо, совершенно одни в своей квартире, только мы с тобой, светлая приятная комната. И я уверен, что вместо пуховых перин куплю голубые стеганые одеяла из шелка. Вот тогда мы над всеми посмеемся, и никто слова худого не скажет о нас, и это будет гораздо лучше, чем если тайком, и твоих родителей мне не нужно будет стыдиться. Сейчас я ведь могу смотреть им прямо в глаза…
— Но ведь ты… — не понимая, испуганно воскликнула она, — ведь один раз, Вилли, ты уже…
Они смотрели друг на друга.
— Вот что, я иду домой, — сердито сказал он. — Кажется, ты выпила лишку, спокойной ночи.
Он не стал дожидаться, пока она пожелает ему «доброй ночи», не стал ждать, пока она пройдет через дворик.
И хотя он не обернулся, когда уходил, у него в памяти запечатлелась совершенно точная картина, как она стояла, глядя ему Вслед. И взгляд ее выражал страх.
Чем кончилась ночь, Куфальт помнил весьма смутно, начиная с того момента, когда он скатился вниз по лестнице, очутившись в кафе «Центр», и до того самого момента, когда он рука об руку с господином главным редактором Фреезе стоял на пустом фабричном дворе и как завороженный смотрел на серую маслянистую, медленно текущую воду, а Фреезе таинственно шептал:
— Трена берет начало у Рутендорфа, ниже Гальгенберга, тридцать шесть кожевенных фабрик и дубильных цехов нашего родного города сливают в нее сточные воды. Она известна как рассадник возбудителя сибирской язвы… Трена…
Ночь призраков. Странно было уже то, как он ввалился в зал, самый обыкновенный зал, без следов порока и извращений, как огляделся и в клубах густого сигарного дыма ничего не мог увидеть. Неожиданно чей-то голос в углу крикнул:
— Эй, Куфальт! Женишок Куфальт!
Он пошел на голос и обнаружил сначала Фреезе, затем Дитриха. Они сидели рядышком в углу и пили грог. Малиново-красный Фреезе с остатками волос, клоками свисавшими на его безобразное лицо, и бледно-желтый Дитрих с угасшими глупыми мышиными глазками.
— Садись, Куфальт, — произнес Фреезе. — Это Дитрих, которого я из-за тебя прогнал.
— Очень приятно, — пробормотал Дитрих, слегка поклонившись.
— Пьяный! — произнес Фреезе. — Присядь, Куфальт. Пьяный, как сапожник. А где твоя невеста?
— Хочу невесту, — пробормотал Дитрих.
— Заткнись! — выругал его Фреезе. — Давай без намеков. Нам здесь никаких намеков не надо. Выпьешь с нами?
— Кружку пива, — ответил Куфальт.
— Минна, пива и тройной коньяк для гостя. Минна, это жених, настоящий жених, взгляни на него.
