— Но ведь с этим не обязательно торопиться! Расписки, наверное, вам не нужно?..
Господин Дитрих свернул ассигнацию в трубочку и засунул ее в карман жилетки.
— Ну, присаживайтесь. Да вы совершенно промерзли, дружище. И в такую погоду вы собираете подписку? А где вы теперь собираете подписку?
— На севере, — говорит Куфальт. — Рабочие кварталы кожевенных фабрик.
— Плохи дела, верно? Совсем плохи, а? На вашем месте я оставался бы дома и дождался распродаж. Только вещи перепачкаете и ничего не заработаете.
— Ну, в резиновом плаще не страшно.
— А брюки! — восклицает Дитрих. — А ботинки? Но сначала давайте-ка выпьем коньяку. Или вы предпочитаете грог? Мы это быстро. У моей хозяйки есть газ.
— Нет, — произносит Куфальт и делает вид, будто его корежит. — Только не грог. Мне все время кажется, будто я чую запах вашего грога еще с той ночи.
И Куфальт кажется самому себе ловким дипломатом.
— Тогда ваше здоровье, — произносит Дитрих. — Дай бог нашим деткам вырасти такими же. Еще по одной? Правильно! Вы же замерзли.
— А вы тогда хорошо добрались до дома? — не отставал Куфальт.
— Когда тогда?
— Ну, в ту новогоднюю ночь, господин Дитрих. Кафе «Центр».
— А, вы слышали об этом? — смеется Дитрих. — Да, в
— Я тоже там был, господин Дитрих, — с нажимом произносит Куфальт. — Мы ведь даже разговаривали друг с другом.
— Вы тоже там были! — удивляется Дитрих, — Смотрите-ка! Да, в тот вечер я наклюкался.
Куфальт лихорадочно думает: «Он издевается или в самом деле ничего не помнит? По крайней мере, проснувшись, он должен был обнаружить табличку. Или Минна ее сняла?»
И, будто угадав его мысли, Дитрих сказал:
— Да, если и вы были там, дорогой Куфальт, то поступили не лучшим образом, оставив меня в таком беспомощном состоянии.
— Как в беспомощном состоянии?..
— В положении риз. Если бы меня не подобрал мой друг, мясник Куцбах, я бы наверняка очутился в постели у Минны!
Хитер, ведь хитер. Куфальт сдался.
— Ну, мне пора. Сегодня я еще никого не заарканил.
— Но ведь не откажетесь еще от одной! Посмотрите-ка, на что вы похожи? Вы посинели от холода, в таком виде вы не можете идти к клиентам. Вы действительно решили идти?.. Ну, тогда еще по одной. Ваше здоровье! Кстати, — неожиданно серьезным голосом произнес он. Два пальца исчезли в кармане манишки и вытащили коричневую трубочку. — Кстати, вы действительно обойдетесь без них?
— Ну конечно, — ответил сбитый с толку Куфальт. — Я ведь очень хорошо зарабатывал.
— Потому что если вы не… — начал было господин Дитрих. — Во всяком случае, я всегда к вашим услугам. Никогда не забывайте об этом. Я всегда искренне сочувствую вашей трудной, безрадостной судьбе. — И тут же лицо господина Дитриха расплывается в улыбке. — Так что вот, господин Куфальт, был весьма рад вам. Если будет настроение, всегда рад видеть вас у себя.
Рукопожатия. Адье.
Нет, ничего не ясно. Ничего не произошло. Что-то надвигается, какая-то темная туча, гром может грянуть с любой стороны.
Хильда, Хардер, Фреезе, Штарк, Дитрих, Брун, Бацке…
Но гром грянул совсем с другого конца.
В тот роковой четверг тринадцатого января Куфальт около половины пятого пополудни с большой неохотой поплелся в «Вестник». Семь часов он был на ногах, а улов никудышный: два подписчика. Честно говоря, даже полтора, потому что вдова Машке, не устоявшая перед его красноречием, уплатила только аванс в шестьдесят пфеннигов, а остаток он должен был получить первого, когда приносили пенсию.
Куфальт побаивался грубоватого голоса Крафта:
— Два, так-так, ну да, всего два… два!
Он зашел в кабачок Линдеманна и задаток вдовы потратил на коньяк. Затем он тем же манером обошелся и со взносом рабочего Пахульке.
И после пяти он в приподнятом настроении появился в экспедиции, где его уже поджидал Крафт.
— Всего двое, господин Крафт, — бросил он, удивившись, почему маленькая стенографистка Утнемер с ужасом посмотрела на него. — Дела идут все хуже и хуже.
— Два… — сказал Крафт, удивив его. — Ну что же, два тоже хорошо, лучше, чем ничего. Зайдите к господину Фреезе, он хочет с вами переговорить.
Куфальт вопросительно посмотрел на Крафта, на Утнемер. Девушка отрицательно покачала головой.
— Почему вы качаете головой? — удивленно спросил Куфальт.
— Я вовсе не качаю головой, — солгала она, покраснев.
— Ну иди те же, господин Фреезе ждет, — раздраженным голосом неожиданно крикнул Крафт.
— Ладно-ладно, — произнес Куфальт, направляясь в кабинет редактора. У него еще не возникло предчувствия грозящего несчастья, коньяк согрел и взбодрил его, но все-таки ему показалось странным, как эти двое вели себя сегодня.
— А что, собственно, с вами происходит сегодня, господин Крафт?
— Ничего со мной не происходит, ну давайте скорей, приятель.
Господин Фреезе был не один. Рядом с ним в качалке сидел человек, с первого взгляда не понравившийся Куфальту, тощий, долговязый мужчина со смешным животиком, с сухой птичьей головой, кожа на которой была совершенно желтой. Из-под металлической оправы смотрели колючие черные глазки.
Перед ними стояли две рюмки с коньяком.
— Господин Куфальт — господин Брёдхен, — представил Фреезе.
Куфальт поклонился, а Брёдхен только кивнул, кивнул подчеркнуто небрежно. Он пристально смотрел на Куфальта. Куфальт снова взглянул на него.
— Вам лучше бы встать возле печки, — ласково произнес Фреезе. — Вы наверняка снова продрогли. Сколько у вас сегодня?
— Двое, — ответил Куфальт.
— Двое, — вздохнул Фреезе. — Пять с половиной марок. Ведь на это не разживешься, верно?
— Отчего же, — настороженно ответил Куфальт.
Тощий с животиком ничего не сказал, он только смотрел на Куфальта.
— Где же вы сегодня были? — с интересом спросил Фреезе, но Куфальт уже понял, что интерес этот был притворным.
— На севере, — коротко бросил он.
— Как на севере? — переспросил Фреезе. — Где кожевенные фабрики? Фабрикштрассе? Веберштрассе? Линзингенштрассе? Тёпферштрассе? Тальштрассе?
Будто защищаясь, долговязый дернулся, но остался сидеть на месте.
— Да, — произнес Куфальт.
Было ясно, что надвигалась беда. Но ясно было и то, что как бы там ни было, но спускать этот необычный допрос было нельзя, на всякий случай нужно было подстраховаться.
— А кстати, господин Фреезе, зачем вы спрашиваете? — осведомился он и взглянул на господина Фреезе.
Тот снова уставился на него своими красными рыбьими глазками. В уголке рта показался язык, облизал губы — наверное, подумал о Трене — и снова исчез.
