Я взяла миску и села рядом на ступеньку:
— К нам немногие заходят. На расстоянии мили никто не живет.
Люциус пожал плечами:
— Я думал, только я не выношу сою. — Он взял у меня из рук игрушку. — Твои родители не потерпят в доме хот-дог. Даже игрушечный. Этот приз коротышка выиграл за демонстрацию физической силы?
Я пропустила насмешку мимо ушей.
— Признавайся, ты меня ждал?
Люциус уставился в темноту.
— Ну и как тебе?
— Ты о чем?
— Он тебя поцеловал. Ну и как тебе?
— Мило, — улыбнулась я, вспоминая свои ощущения.
— Мило? — Люциус язвительно усмехнулся. — Этого недостаточно.
— Перестань! — попросила я. Да что он понимает в романтических моментах, нахальным румын!
— Когда целуешь того, кто тебе предназначен, это намного лучше, чем просто «
— У тебя нет права так говорить. — Я встала, расправила примятую юбку.
Он
— Прости, — неожиданно сказал Люциус. — Очень грубо с моей стороны. У меня нет права так говорить… — Он похлопал по ступеньке: — Пожалуйста, составь мне компанию. Сегодня мне грустно.
— Надо было пойти на карнавал. — Я села.
Люциус глубоко вздохнул:
— Мне там нечего делать.
— Почему? Там весело, всякие конкурсы…
— Ты никогда не пыталась встать на мое место? — резко перебил меня Люциус — Не пыталась понять, как «себя чувствую? — Он повернулся ко мне. Его глаза пылали, словно свеча внутри полой тыквы. Ты когда-нибудь думаешь о ком-то, кроме себя?
— Что с тобой? Ты скучаешь по дому?
— Удивительно, да? — Его взгляд засверкал. — Слушай, я живу в гараже, вдали от всего родного. Меня прислали сюда ради женщины, которая предпочла мне крестьянина.
— Джейк — милый парень.
— Ты этого хочешь от жизни? — пренебрежительно фыркнул Люциус — Чтобы все было мило?
— Но «мило» — это ведь хорошо, — возразила я.
Люциус покачал головой:
— Антаназия, я в состоянии дать тебе то, что намного превосходит понятие «милый»… — Его тон изменился. В голосе Люциуса, низком и глубоком, появилось то, чего я никогда прежде не слышала, но подсознательно ощущала; сексуальность, страсть, вожделение… Вожделение, смешанное с яростью.
— Люциус, нам лучше пойти в дом.
Он придвинулся ближе и сказал мягко, но настойчиво:
— Я могу дать тебе то, что заставит тебя забыть о своей уютной жизни.
У меня перехватило дыхание.
Что он может мне дать? О чем говорит? Хочу ли я понять его?
Да… Нет… Может быть…
— Люциус…
— Антаназия…
Он наклонился, и я почувствовала его прерывистое дыхание. Мое сердце бешено забилось, И я ощутила скрытую силу, которая исходила от Люциуса.
— Разве тебе не интересно, кто такая Антаназия?
— Это всего лишь имя…
— Нет. Антаназия — это личность. Часть тебя. — Люциус пальцами нежно коснулся моей шеи, и я закрыла глаза, покачиваясь, словно кобра под взглядом заклинателя змей, хотя и понимала, что все это нужно немедленно прекратить. — Антаназия — это другая ты. Твоя половина, которую не устроит просто «милое», — тихо сказал Люциус. Он поднял мой подбородок, и я ощутила на губах его прохладное дыхание. — Когда ты надела платье, я наконец-то разглядел эту часть тебя, твой дух… Ты так прекрасна… Наряд тебя преобразил.
Сегодня вечером на меня смотрели все парни, и я ощутила непонятную власть над ними, но с Люциусом эта власть ускользала, переходила к нему. Он спокойно и уверенно принял ее как должное.
Я облизнула губы. Живот подвело от странной смеси голода, отвращения и страха, такой же, что охватила меня, когда я впервые увидела клыки Люциуса.
Неужели он снова их выпустит? Или нет?
— Антаназия…
Его губы легко коснулись моих, и меня охватило желание, такое же неистовое, как во сне. Я желала его как тот запретный, но такой соблазнительный шоколад. Нет… Я только что поцеловала Джейка… Я не хочу желать Люциуса… В нем воплощено все, чего я не хочу. Черт побери, он считает себя вампиром!
Против собственной воли я прижалась к нему, и моя рука потянулась к его щеке, туда, где белел шрам. У Люциуса было тяжелое детство. Оно сделало его жестоким. Даже опасным.
Мне на талию легла рука, губы снова прижались к моим, жестко, настойчиво. Но я хотела большего.
— Вот так, Антаназия, — прошептал он. — Это… чуть больше чем «мило».
Он соблазнял меня обещанием большего. Перед глазами возникло видение, как он уверенной рукой расстегивает мне платье. Мама просила меня не терять голову…
Люциус обхватил ладонью мой затылок, большим пальцем поглаживая мне шею.
— Антаназия, позволь мне поцеловать тебя… по-настоящему поцеловать тебя… как ты заслуживаете.
— Люциус, прошу…
Это было согласие или протест?
— Ты принадлежишь мне, — тихо сказал он. — Нашему роду. Не спорь. Не сопротивляйся этому. Не сопротивляйся мне.
Нет!
Должно быть, я сказала это вслух, потому что Люциус отпрянул:
— Нет! — В его глазах мелькнуло недоверие и разочарование.
Мои губы зашевелились, но не раздалось ни звука. Да? Или нет?
— Я только что… только что поцеловала Джейка. — запинаясь, проговорила я. — Всего несколько минут назад.
Целоваться с двумя парнями одним и тем же вечером — верх легкомыслия! Что со мной сделаю проклятое платье? И что Люциус говорит о принадлежности к «нашему роду»?
Нет.
Люциус отдернул руку от моей шеи, застонал и уткнулся лицом в колени, запустив длинные пальцы в свои черные волосы.
— Люциус, прости…
— Молчи.
— Прости меня, ну пожалуйста! — Я сама не знала, за что извинялась. За то, что поцеловала Джейка? За то, что почти поцеловала Люциуса? За то, что не поцеловала его?
— Сделай милость, Джессика, иди в дом. — Люциус все еще сидел, согнувшись и обхватив голову руками. — Немедленно.
И тут распахнулась входная дверь.
— Мне показалось, что я услышал голоса, — сказал папа, притворившись, что не замечает нашего напряженного молчания.
— Папа, я только что приехала. Мы с Люциусом болтали.