сила.
Чжих, чжих. Чистый звук, непохожий ни на какой другой. У камня свое звучание.
Чжих, чжих. Постепенно двухсторонняя оббивка придает ядрищу нужную форму, оттачивает глубинную философию камня. Около тридцати ударов сколов, и заготовка приобретает острый край.
Чжих, чжих. Орудие готово – длиной около двадцати сантиметров, весом в два килограмма. Камень обрел значимость.
Леш удовлетворенно крякнул и показал Наджею свое изделие.
– Ручное рубило, – Наджей взял орудие, взвесил его в руке. – Его можно использовать для чего угодно: можно выкапывать клубни, можно перерубать сухожилия у животных, можно обрубать ветки или скрести кожу.
– Всё течет, всё изменяется, только человек остается прежним – всё тем же стандартом мира. Творцом.
– В каменном веке свои технологии, каменные. В двадцать первом веке – свои.
Леш перебирал каменный лом, подыскивая нужный размер, цокал языком. Затем приступил к работе – чжих… чжих.
Звонкий смех ворвался в монотонность ритмичных ударов. Хохотала девочка лет семи. Вздернутый носик, фонтанчик-хвостик на голове. Указательным пальчиком она тыкала Айгу в макушку и крутилась вокруг парня.
Айгу был очень серьезным. Ползая на коленях вокруг наковальни, он выбирал сколотые чешуйки, пластинки разнообразных форм и размеров, и чуть в стороне от импровизированной мастерской выкладывал из них композицию. Что-то похожее на ручей. Каменный ручеек петлял в густой траве и упирался в частокол. Парень мотал головой, пытаясь уклониться от насмешек девчонки. Она перепрыгивала через него и хохотала. Сверху ручья он кинул листик, чуть дальше – перышко. Натыкал несколько палочек вдоль берега и растопыренными пальцами пригладил вокруг траву. И ручей задышал простором, словно невидимое легкое течение подхватило и понесло частичку
Айгу прислушался – и услышал журчание ручейка, он прищурился – и увидел его движение. И засмеялся чему-то, самим же придуманному.
Девочка распахнула от удивления черные глазки, любопытной белочкой повертелась вокруг и плюхнулась на коленки рядом. Веснушки на маленьком носике. Порылась, достала откуда-то из недр туники горстку песка и рассыпала его тоненькими пальчиками вдоль ручья. Потом они откинулись на траве, раскинув руки, и долго глядели в небо – словно плыли по реке, прислушиваясь к какому-то только им известному голосу…
– Матвей, я всё думаю, как вернуть тебя домой.
– Если бы при падении мой прибор не повредился частично, сложностей не было бы. Теперь же… не возникнет притяжения между двумя временными точками.
Наджей наблюдал за тем, как девочка усадила ярко-серебристого жука на «ручей», и солнечный луч заплясал на его зеркальном панцире.
– Мир – это реальность, форма ее восприятия. Я думаю, можно найти множество способов проколоть время. Ты нашел один, мы использовали похожий, но другой. Я уверен, их много, способов объединения пространства-времени. Может, расскажешь, что конкретно сломано в твоем приборе?
– Я теперь человек, стучащийся в дверь. Прибор может доставить к точке моей действительности, но раскрыть ее он не сможет.
– А если допустить, что кто-то в двадцать первом веке тебе откроет дверь, создаст источник притяжения? Ну, теоретически?
– Кто? КТО? Никто не знает, что я здесь – это раз. В нашем мире еще не придуман процесс перехода – это два! Не забывай, что я первый – это три!
– Матвей, ты говорил, что сын всё знает.
– Мой сын… далек… от меня. Он знает, где лежат расчеты, но мне это не поможет.
– А друг, Петров?
– Влад, Петрик. Я уверен, он найдет шифровку.
– Ну?
– Он географ, как и я.
– Так ты сам и ответил на свой вопрос – он, как и ты. Ведь ты смог!
– Он не знает, где я появлюсь, он не знает, что нужно делать, он не умеет…
– Да брось ты, он всё сможет.
Профессор неуверенно покачал головой:
– Думаешь, стоит попробовать?
– Я уверен.
– …Мы можем попробовать вдвоем, ты и я.
– Нет, я останусь здесь, – Наджей посмотрел вокруг, – это уже мое время. Может, когда-нибудь… моя цивилизация найдет способ… отыскать меня. Я буду верить, что они не исчезли навсегда. Может, они переместились в другую галактику? на другую планету? Да мало ли куда мог швырнуть их порыв ветра перемен?
Они сидели и молчали, но думали об одном – о призрачной надежде. Хрупкой, прозрачной.
Но разве
– Пойдем, – Наджей вдруг поднялся. – Мы в диком мире? Это мир эмоций и чувств, мир целиком живой. У пространства-времени есть своя душа, ты должен почувствовать ее сиюминутность!
Он зашагал к реке, профессор едва успевал за ним. Тропинка петляла между деревьями нескончаемой нитью. Иногда ее пересекали странные следы, словно кто-то пробежался в обуви на острых каблучках. Что за животные жили здесь? Неизвестно.
Блеснула река впереди.
– Огого-огого-го-го-го-о о! – крикнул Наджей громовым голосом.
С противоположной стороны реки донеслось:
– Огого-огого-го-го-го-о о!
– Эгегей-гегей-ге-ге-гей… ей… ей!
И тут же в ответ:
– Эгегей-гегей-ге-ге-гей… ей… ей!
И стихло эхо, притаилось среди диких скал на другом берегу, растаяло ветром где-то между небом и землей.
– Ну, давай же! Давай!
И профессор, вдохнув полной грудью, прокричал:
– Уг-ю ю ю ю юй-юй!
В ответ удивленно:
– Уг-ю ю ю ю юй-юй?
– Эгегей-гегей-ге-ге-гей… ей… ей…
– Эгегей-гегей-ге-ге-гей… ей… ей…
Река плескалась синим полотном, отражая пространство. Скалы цеплялись за облака. У водопоя стояли дикие лошади. Испугавшись незнакомых звуков, они резкими скачками унеслись прочь. Вспугнутые пернатые понеслись светлым облачком над самой водой.
Они еще долго кричали, до хрипоты, словно мальчишки.
– Что же такое пространство, время? – спросил Наджей. И тут же ответил: – Игра в бесконечность, где каждая точка является центром событий. Солнце, река, камень на берегу. Если ты хочешь пронзить пространство, ты должен сам стать центром событий. Точкой – Вселенной. Пойдем, я покажу тебе кое- что.
Они отыскали тропинку и углубились в лес, надеясь, что более легкая добыча, чем непонятные двуногие, отвлечет хищников, бродивших вокруг. Хотя у них и были с собой копья, профессор сомневался,
