степени величественна, как и подобает принцессе». Кроме того, девочка была грациозна в движениях и всегда ходила с высоко поднятой головой, что еще больше подчеркивало ее королевскую осанку. Этой цели служили и высокие колючие воротники ее платьев, которые вынуждали девочку всегда держать голову прямо.
Однако только когда принцессе исполнилось одиннадцать лет, она в полной мере осознала, как близка к трону. Разумеется, ей и раньше приходилось чувствовать себя важной персоной. Слуги относились к ней с подчеркнутым подобострастием, а во время прогулок незнакомые и весьма солидные джентльмены вежливо приподнимали шляпы в знак приветствия. Да и сама она вела себя соответствующим образом. Когда кто-то из детей протягивал руку к игрушкам принцессы, она тут же напоминала, что это ее игрушки, и никто не смеет к ним прикасаться. А однажды она со всей серьезностью заявила своей юной подружке: «Я могу называть тебя Джейн, но ты не должна называть меня Викторией». По словам баронессы Лецен, несколько дней спустя после сложного экзамена, который принимали у нее епископы Лондона и Линкольна, баронесса разложила на столе принцессы карту ее генеалогического древа. «Я никогда не видела этой схемы, — изумленно заметила принцесса Виктория и после тщательного исследования добавила: — Теперь я вижу, что нахожусь, гораздо ближе к трону, чем предполагала ранее». После этого она вдруг расплакалась, а Лецен напомнила ей, что тетушка Аделаида все еще молода и вполне может родить ребенка, который, несомненно, будет иметь больше прав на престол, чем она. Разумеется, только после смерти отца.
Несколько недель спустя, 26 июня 1830 г., король Великобритании Георг IV умер в своем Виндзорском дворце, после чего началось короткое правление короля Вильгельма IV.
5. ПУТЕШЕСТВИЯ ПО СТРАНЕ
Когда принцессе Виктории исполнилось два года, она получила письмо от своей «искренне любящей тетушки», герцогини Кларенской, в котором та обращалась к ней со словами «моя дорогая душенька». А после того как герцогиня потеряла свою вторую маленькую дочь, она тут же написала герцогине Кентской, завершив послание следующими словами: «Мои дети умерли, а твои живы, поэтому я рассматриваю твою дочь как свою собственную».
Добродушная по природе, совершенно неэгоистическая и глубоко религиозная женщина, которая к тому же была на тридцать лет моложе своего мужа, герцогиня Кларенская совершенно искренне выражала добрые чувства по отношению к маленькой принцессе. И эти чувства не претерпели никаких изменений даже тогда, когда ее муж неожиданно стал королем Англии. Она делала все возможное, чтобы как можно чаще видеть принцессу, и не упускала случая, чтобы пригласить ее ко двору. А ее муж не только не препятствовал этому, но и сам искренне радовался при виде маленькой племянницы.
Став королем, добродушный и добросердечный, как и его жена, Вильгельм «немедленно продемонстрировал подданным свои добрые качества». Ему, несомненно, нравилось быть королем. Упиваясь своим высоким положением, он частенько прохаживался по улицам Лондона, величественно отвешивая поклоны направо и налево и наслаждаясь своей популярностью. Выражая общее мнение, Чарльз Гревилл как-то заметил, что тот был «добросердечным, великодушным... несколько суетливым стариком шестидесяти пяти лет, который, если, конечно, не сойдет с ума, может стать весьма приличным королем». Его премьер-министр герцог Веллингтон обратил внимание на коренное отличие нового короля от своего предшественника и заметил в беседе с Доротеей Ливен, что это не просто новое правление, а «новая династия».
Однако на повседневной жизни обитателей Кенсингтонского дворца новое правление короля Вильгельма никоим образом не сказалось. Созданная Конроем «система» функционировала в прежнем режиме, а сам сэр Джон Конрой продолжал оставаться главным наставником и помощником герцогини Кентской, неустанно поддерживая во дворце некогда созданный им порядок. Более того, он требовал от герцогини, чтобы та сообщала ему обо всем, что происходило с принцессой, до «мельчайших и самых незначительных» деталей. Услышав о смерти короля Георга IV, Джон Конрой тут же написал письмо, которое было подписано герцогиней Кентской и отправлено герцогу Веллингтону с тем, чтобы тот передал его новому королю Вильгельму IV. В этом письме принцесса Виктория называлась более чем «предполагаемой наследницей» престола и выдвигалось требование назначить в качестве регента герцогиню Кентскую, в дела которой никто не должен вмешиваться. В нем также говорилось о необходимости подыскать юной принцессе достойную английскую леди, которая в качестве гувернантки могла бы заменить неподходящую для роли главной воспитательницы будущей королевы баронессу Лецен. Кроме того, в письме выдвигалось требование признания герцогини Кентской вдовствующей принцессой Уэльской с повышением казенного довольствия, которое соответствовало бы ее новому положению в королевстве.
Возмущенный как тоном письма, так и его неслыханным по дерзости содержанием, герцог Веллингтон ответил, что ему стоило немалых трудов убедить его королевское высочество в том, что это всего лишь «частное и конфиденциальное послание», которому не стоит придавать большого значения. А еще лучше сделать вид, что такое письмо «вообще никогда не было написано».
Разгневанная отказом и поощряемая Джоном Конроем, герцогиня Кентская немедленно отправила выдержанный в резких выражениях ответ, в котором заявила, что находит должность регента весьма утомительной и скучной, но все-таки по-прежнему будет выполнять свой долг матери и воспитательницы юной принцессы ради ее же блага.
Ответ герцога Веллингтона был написан в насмешливом тоне, однако на сей раз он не преминул напомнить герцогине, что и впредь будет советовать королю делать все возможное, чтобы не создавать впечатления, будто вокруг королевского трона существуют «партия или отдельные личности, оказывающие влияние на судьбу страны». Кроме того, он добавил, что это могло бы нанести определенный вред интересам герцогини и ее дочери. Глубоко оскорбленная таким отношением к своему наставнику и преданному другу, герцогиня отказалась принять герцога Веллингтона, когда тот предложил принести ей проект закона о регентстве, и отправила его к Джону Конрою. После этого она еще долгое время наотрез отказывалась встречаться с герцогом с глазу на глаз.
Закон о регентстве, представленный в парламенте лорд-канцлером, был принят во время правления кабинета лорда Грея, сменившего на этом посту герцога Веллингтона в ноябре 1830 г. В нем действительно предусматривалось введение регентства герцогини Кентской в случае преждевременной смерти короля Вильгельма IV и до восемнадцатилетнего возраста принцессы Виктории. Депутаты палаты общин не оспаривали этого решения лордов, так как пришли в ужас от одной только мысли, что ненавистный, пользующийся дурной репутацией герцог Камберлендский может предъявить свои претензии на престол и попытается добиться совместного регентского правления с герцогиней Кентской. Когда герцогине сообщили о решении парламента, она с трудом сдержала слезы и заявила, что лично для нее это самое радостное событие с тех пор, как умер ее несчастный муж.
И все же весьма благополучное урегулирование проблемы регентства и даже назначение официальной английской наставницей юной принцессы герцогини Нортумберлендской не способствовали улучшению отношений между герцогиней Кентской и королевским двором. Эти отношения только усугублялись из-за негативной реакции герцогини на положение незаконнорожденных детей короля и политических разногласий. Дело в том, что король и его супруга Аделаида были убежденными тори и оказались в оппозиции к предлагаемому лордом Греем законопроекту о реформе, который премьер-министр пытался провести через парламент. Герцогиня Кентская, следуя политическим пристрастиям своего покойного мужа, всячески поддерживала партию вигов и всегда приветствовала появление их лидеров в Кенсингтонском дворце.
Семейные споры и разногласия еще больше усилились, когда король предложил изменить имя принцессы Виктории на английское. С одной стороны, герцогиня страшно обиделась, поскольку ее дочь
