были слышны звуки пианино.
Мимо них прошла Лия, направляясь на эти пианинные звуки. Волосы её, длинные и прямые, занавесочками висели с двух сторон лица до самой груди, и от этого лицо казалось узким и тоже длинным. А может, оно и без волос было такое? И Шур сейчас же представил себе волосы Лилии, блестящие, золотые, а не тускло-серые, как эти. Они мягкими волнами лежали на плечах, а не грустно свисали вниз.
Вдруг Лия обернулась к Ромке:
— Когда твой брат книжку прочитает? На неё очередь.
— А он что, ЭВМ? Ты же час назад дала её.
— Поторопи.
— И не подумаю.
Ромка рявкнул над её ухом транзистором.
— Сумасшедший, — и ушла, тряхнув своими прямыми волосами.
— Она за нашим столом сидит, — сказал Шур.
— Ну-у? Не нравится она мне.
— Почему?
— Задаётся. А Ким на неё пялится и прямо тает весь. Не понимаю, чего в ней нашёл? — Ром вздохнул. — Глаза у него тогда делаются какие-то чужие, прямо страшно смотреть.
— Ну, какие?
— Как у Иванушки-дурачка. Глупые.
— Ты чо, Иванушка-дурачок самый умный.
— А у него глупые, — ещё раз вздохнул Ромка, — и что мне с братом делать, не знаю. — Вдруг толкнул Шура в бок: — Капитан!
Шур обернулся. По длинному коридору к ним приближался высокий стройный, красивый человек в капитанской форме. Из-под фуражки белели седые виски. Светло голубые глаза, как два ледяных шарика, смотрели строго и серьёзно.
Ребята почувствовали, как на них надвигается холодная волна. Вот-вот подплывёт и окатит с головы до ног. Оба, не сговариваясь, шмыгнули в дверь, ведущую на среднюю палубу, и примолкли. Ром только успел выключить транзистор, как капитан в ту же дверь вышел на палубу, молча глянул на ребят и твёрдой, размеренной походкой направился в сторону кормы. Холодная волна отхлынула, ребята переглянулись.
— Ух ты, — выдохнул Ромка, — команда, наверно, дрожит перед ним. А он их на ковёр! И драит! А что? Так и надо. Капитан ведь.
— Зато какой… — улыбчиво произнёс Шур. — От такого и ругань приятно слышать.
— Ну, сказанул! — не согласился Ромка, — если меня кто ругает, так уродом кажется.
— Эх ты, — почему-то сказал Шур, будто пожалел Ромку.
Но Ромка этого не заметил.
Глава 4. Он же — Звёздный!
А на Волгу, на берега, на теплоход уже надвинулся вечер. Тут и там зажглись бакены и дружелюбно подмигивали ребятам. То красным, то зелёным глазом.
— А на той стороне белые мигают, — сказал Шур.
— Почему?
— Потому, что это правый берег, а тот, где белые, левый.
— А-а… Точно, я же знал, только забыл.
— На каждом судне спереди горят два огня, зелёный и красный. Зелёный справа, а красный слева. Я сразу запомнил: красный — слева, где сердце.
— Причём тут сердце? — удивился Ромка.
— Ну, как ты не понимаешь. Где сердце, там — красный.
Ромка пожал плечами. Шур ухмыльнулся.
— Чем-то ты мне напоминаешь Фанеру.
Ромка, конечно, мог бы обидеться, но им навстречу шёл незнакомый теплоход, и как раз в это время он стал мигать нашему теплоходу короткими ослепительными вспышками. И наш тут же ответил ему такими же огненными взглядами.
— Переговариваются, — понял Ромка и заулыбался.
— Это называется «отмашка», — пояснил Шур. — Они говорят друг другу какими бортами им расходиться. Сейчас разойдутся левыми. Видел, мигали с левой стороны? И наш мигал и встречный. Чаще всего левыми расходятся.
— А ты откуда всё знаешь? — спросил Ром и тут же, чтобы Шур не успел ещё раз сравнить его с Фанерой, сам ответил, — Никнитич, да?
— Ну, конечно, дед рассказывал.
Теплоходы быстро приближались друг к другу.
— Ух ты, четырёхпалубный! А как легко идёт! — восхищался Ромка.
— А наш всё равно лучше, хоть и трёхпалубный, — заметил Шур.
— Почему лучше?
— Потому, что тот чужой, а это наш. Мы уже привыкли к нему, он уже родным становится.
— Точно. Наш лучше.
Всего за несколько секунд два теплохода на полном ходу промчались один мимо другого, и вот они уже всё дальше и дальше друг от друга. Только взволнованная Волга с шумом плещется о борт, будто сердится. Да нет, не сердится, а просто играет волнами.
Шур, не отрываясь, смотрел на удаляющийся теплоход. Вот он меньше, меньше становится. И вдруг глаза у мальчишки округлились.
— Ой, что это? Смотри! Ромка! Это — чудо! Как в сказке!
— Что? Кто? Где чудо? — завертел рыжей головой Роман.
Но ничего особенного вокруг не увидел. А Шур всё смотрел и смотрел на удаляющийся теплоход, а в глазах какой-то восторг и радостное недоумение. Снял очки, протёр, опять надел. Шур очень дорожил этими очками. Они были единственные, которые не съезжали с переносицы на кончик носа. Удивление и радость не уходили.
— Дёрни меня за ухо!
Ромка дёрнул.
— Ой-ой! Значит, правда! Смотри, смотри, он же алмазный! А может… — Шур поднял голову, посмотрел вверх, — нет, целы, на месте. Смотри на теплоход.
— А он — в небе?
— Я думал, может, звёзды на него слетели. Он же — звёздный! Видишь? Это чудо!
Ром таращился, веснушки шевелились и на щеках и на носу, но чуда не видел.
— А главное, вспыхнул весь сразу. На моих глазах. Как фейерверк.
Ромка посмотрел в небо, потом на уходящий теплоход:
— Может, у тебя температура?
— Да не брежу я! Я смотрел-смотрел на него. Он был обыкновенный. И вдруг ка-ак сверкнёт, как вспыхнет в одно мгновенье весь. Видишь, переливается всеми огнями?
И Ромка затих, ухватившись руками за перила.
— Правда-а, — выдохнул он, — сверкает. Ух ты! Если б не ты, я бы и не заметил. Чего это он, а? Был- был обыкновенный, а потом стал звёздный.
Шур опять поглядел на небо.
— Нет, эти звёзды ему не годятся. Он сейчас весь обсыпан Сириусами.
— Че-ем?
