— Ты иди, — сказал Мишка вдруг, как отрезал.
— Один? — растерялся Петька.
— Брось меня, — с героической ноткой в голосе продолжал простой друг. — Я буду стоять насмерть, пока вы шпиона не изловите. Если надо простою целый день! — почти воскликнул Мишка… — даже целую ночь, — добавил он чуть слышно и замолк.
Петька восхищённо поглядел на Мишкин затылок, и ему самому захотелось быть сейчас на его месте, чтобы так же беззаветно пожертвовать собой.
— Ты поспи, — попытался он ему угодить.
Мишка молчал. Петька понял, что его простой друг действительно будет стоять насмерть.
Надо было торопиться, и Петька побежал. Это был переулок имени Красных следопытов. От пустыря недалеко, если идти прежним путём. Но когда Петька гнался за Мишкой по чужому малиннику, на них кто-то сердито кричал взрослым голосом, и поэтому Петька устремился в обход.
На пути вдруг появился Ковердайл. Петька обрадовался.
— Барбосыч!
Лохматая морда удивлённо подняла уши, видимо, прислушиваясь к своему новому имени, чуть помолчала и… улыбнулась.
— Мишка застрял! Я на пост! Айда со мной! Поможешь, — крикнул ему Петька на бегу, будто своему старому приятелю, который в курсе всех его дел.
Барбосыч действительно побежал, но не за Петькой, а в противоположную сторону, туда, откуда шли Петькины следы.
Глава двенадцатая
Отчаянное положение
Мишка стоял неподвижно. Шевелиться было нельзя, потому что от боли тогда хотелось реветь на весь белый свет. Ноги и руки затекли. Спина так устала, будто на неё взвалили тот самый мусорный ящик, за которым Мишка только что сидел.
Но всё это было полбеды. Самое страшное ждало его впереди.
На Мишкин нос села муха. Обыкновенная. Пустяковая. Мишка скосил на неё оба глаза. Вблизи муха казалась огромной, мохнатой, и ему почему-то вспомнился зоопарк.
Но и так было бы ещё можно жить. Села и пускай сидит. А это вредное насекомое взяло и по-пол- зло.
Вот тут всё и началось.
Мишка сморщил нос, подвигал им, как умел, но насекомое на это не обратило никакого внимания. Мишка дунул. Муха будто присела на корточки, переждала ветер, а потом продолжила путь по носу.
— Эй, ты куда! — пригрозил ей Мишка.
Муха не понимала. Он стукнул кулаком в забор. Муха даже ухом не повела и продолжала разбойничать.
«Как высвобожусь, всех мух переловлю, — с отчаянием решил Мишка. — Чего они всё время ко мне привязываются? Эх, напрасно я сегодня варенье ел».
Разбойница полезла на лоб. Мишка сложил лоб в гармошку. Муха обиженно остановилась, потом повернула и, о ужас! двинулась обратно.
Муха ползла спокойно и уверенно, приближаясь к самому кончику носа. Тут Мишка с завистью подумал: «Вот бы мне удобный коровий язык».
Между тем жить стало совсем невозможно. Весь путь на лице, проложенный мухой, так горел и зудел, как будто его обожгли крапивой. Ничего подобного Мишка никогда не испытывал.
Из правого глаза выкатилась слеза. Её обогнала слеза из левого. Обе упали в лопухи.
«Надо сочинять и решать задачки, чтобы отвлечься, — догадался Мишка. — Если бы плыл по Волге крокодил из Чебоксар в Казань со скоростью двадцать километров… Ой! Ма-а-ма!.. в час. А навстречу ему плыл Бармалей со скоростью двадцать пять километров в час. Где и когда они встретились бы, если расстояние между городами сколько? Сто восемьдесят километров. Значит, так, первый вопрос… Ай! Па-а- а-па!.. Карау-у…»
Спасение пришло неожиданно. На Мишку вдруг обрушился деревянный грохот. Ему почудилось, что у самого уха кто-то со всего маху бьёт по пустой бочке. Но это — показалось музыкой. Мишка засмеялся от счастья, потому что муха — улетела.
Музыка надвигалась. Что такое?
Это просто-напросто Гришка Садоводов бежал домой.
Был он второгодником и учился теперь в одном классе с Мишкой и Петькой. Фамилию Садоводов ребята переделали в Садовоогородов, потому что у Гришкиного отца был большой огород, и тот вечно заставлял сына таскать воду для поливки.
Сейчас в руках у Гришки была палка, которую он вёз по забору. Палка весело подпрыгивала на неровных досках, и это отдавалось в зажатой Мишкиной голове.
Вдруг Гришка неожиданно остановился. Это он увидел Мишку, то есть не всего Мишку, а большую часть его — руки, ноги, туловище и затылок. Но так как та часть, по которой чаще всего узнают людей, была по другую сторону забора, то Гришка не узнал Мишку.
Осторожно, на цыпочках, чтоб не спугнуть мальчишку, он подошёл к нему вплотную и остановился. Ведь это был Гришкин забор, и глядел мальчишка в его сад.
Мишка не шевелился. Это было загадочно.
— Эй, ты что там делаешь? — громко и воинственно спросил Гришка.
Ответа не последовало, но та часть Мишки, которая была в переулке, переступила с ноги на ногу.
Гришка постучал Мишке в спину, словно в дверь.
— Не мешайте, — послышалось за забором, — я занят.
— А что ты делаешь?
— Я… местность топографирую.
— Чего-о? Фотографируешь?
— То-по-гра-фи-ру-ю. Понятно?
— Понятно, — ответил Гришка, еще внимательнее, с уважением посмотрел на ту часть Мишки, которая была рядом с ним, и перемахнул через забор.
Голова ничего не делала. Лицо было красным и блестящим.
— Это ты? Мишка Васькин, Васька Мишкин?
— А ты Гришка Садоводчиков-Огородчиков?
— Уходи из моего сада, — рыкнул Гришка.
— И не подумаю, — услышал он спокойный ответ.
Был Гришка худой и несуразный. Всё у него тонкое — и шея, и руки, и ноги. Ноги такие длинные, будто ходули. Голова маленькая, как у голубя.
«Такая бы не застряла», — с завистью подумал Мишка.
Если сложить Гришку пополам, то получится Мишкин рост. А если поставить двух Гришек рядом, то получится Мишкин объём.
Вот какие были Гришка и Мишка по отношению друг к другу.
Был Гришка лентяй первый сорт и драчун. А на Мишку особый зуб имел.
Как-то раз, давно, Мишка на уроке сочинил про него задачку, и решали её всем классом. А задачка такая: сколько Григорий Садоводов за год, вычитая каникулы, выходные и праздники, промолчит у доски и прочешет в затылке, если на каждой арифметике будет молчать по десяти минут и чесать в затылке по семи минут?
Решать было интересно и весело. Не нашлось ни одного ученика, который бы не сделал эту задачку правильно. И с удовольствием.
