Вот, например, как словарь Ожегова и Шведовой помогает психологии:
'Дух. 1. Сознание, мышление, психические способности, начало, определяющее поведение, действия.
2. Внутренняя, моральная сила.
3. В религии и мифологи: бесплотное сверхъестественное существо.
4. Содержание, истинный смысл чего-нибудь'.
Особо приводятся и значения слова «дух», помеченные цифрой «2». Это дух как дыхание, воздух, запах. Почему выделены в особую статью именно они, а не 'моральная сила', не объясняется, важно для составителей лишь то, что дух, как духовное существо, хорошо спрятан внутри и между.
Как вы уже понимает, «психологизм» толкового словаря, тут кажущийся. Психологи, как вы помните, в этом вопросе глядели в рот философам. А вот философы, которые не могли переплюнуть физиологов, брали на себя задачи психологические и говорили от имени психологии. Так что толковые словари, определяющие дух через сознание, всего лишь подсуетились, чтобы выглядеть как свои и избежать нареканий от органов, следящих за идеологией. Иными словами, это не «психологизм», а 'идеологический философизм', то есть заявление о верноподданости.
Действительные языковые определения тут лишь второе и четвертое: дух для языковеда советской поры — это моральная, внутренняя сила и истинный смысл чего-нибудь.
Академический 'Словарь русского языка' 1985-года, строго следующий в политических вопросах за сталинским словарем Ушакова середины тридцатых, точно так же начинает с психологического определения, неведомо откуда взятого, а собственно дух прячет под четвертым номером. И если вы приглядитесь к нему, то заметите, что и этот словарь, как и Ожеговский, говорит о духе лишь в мифологическом смысле, религиозный же, в частности, христианский, забывает помянуть:
'4. По мифологическим и религиозным представлениям: бесплотное, сверхъестественное существо (доброе или злое), принимающее участие в жизни природы и человека'.
И ни слова о том духе, которым был оживлен Адам, и который назван Духом Божиим. Ни слова о Троице: Отце, Сыне и Святом Духе.
Соответственно, ни слова и о том, христианство видит именно Дух Божий тем самым началом, которое определяет действия и поведение человека. На это значение научности и объективности языковедов не хватило.
К счастью, есть и другое языковедение, не столь политизированное, как издание словарей. Словари наши, все-таки, начиная со знаменитого четырехтомного словаря Ушакова, созданного еще в тридцатых годах, стояли на службе новой власти. Ушаковский словарь не зря назывался сталинским. Он решал задачу, как привести изуродованный во время революции русский язык в порядок и соответствие задачам социалистического строительства. Это откровенно заявлялось самими создателями словаря.
Но и все словари решают подобные задачи, только не так явно. Все они насаждают определенные «порядок» и «устроение», определяющие наше мировоззрение. И порядок этот тот, какой нужен создателю, а создателем является научное сообщество на службе Власти и Государства. Поэтому толковые словари всегда решают государственные задачи создания еще одного приводного ремня от Власти к массам. Язык — это определенно орудие управления теми самыми поведением и действиями.
Однако эта задача решается лишь особо надежными избранниками научного языковедческого сообщества, за которыми приглядывают соответствующие органы. Остальные же языковеды вправе заниматься чистой исследовательской деятельностью, и даже могут пытаться о ней рассказать. Последнее не так уж просто даже при желании, потому что исследовать-то ты можешь что угодно, а вот публикация стоит денег, за нее сражаются, и потому пропускают лишь тех, кто заслужил. Поэтому внутри любого научного сообщества существует либо гласная, либо негласная цензура.
И сами ученые очень хорошо знают, о чем не стоит заикаться, чтобы не затравили…
В действительности, в России существует уже немало языковедческих и этнографических исследований, в основном сделанных за последние годы, в которых о духе говорится совсем иначе. В них стоит заглянуть. Но прежде, чтобы сделать их понятными, придется вычистить еще один археологический слой понятий, предваряющий научному — это христианско-библейские представления о духе. Без него многое будет непонятно.
Глава 3. Религиозное понятие о духе. Подходы
Человек естественнонаучный знает, что для него существует духовность, а вот дух — понятие религиозное, и скорей всего, ложное, придуманное. Откуда такая уверенность? Из воинствующего научного ширпотреба, которым Наука заполняла сознание человечества, когда скидывал Церковь с ее престола.
Приведу лишь один пример такого перелыгания действительного религиозного понятия о духе, состряпанного в самом начале прошлого века немецким философом Бенно Эрдманном по мотивам антропологии Эдуарда Тайлора в книге 'Научные гипотезы о душе и теле'. Как ни поверхностен созданный им образ, но большинство людей, желающий считаться образованными, предпочитали брать подобные образы целиком, а не исследовать самостоятельно. Значит, таких «понятий» было более, чем достаточно, для выживания в современном мире.
'Мы имеем достоверные указания на то, что первые представления о духовной жизни были обусловлены наивной материализацией нашего внутреннего мира. Этого рода указания дает историческое исследование значений тех слов, которые служили старинными выражениями для обозначения духовных явлений. Подобные слова мы находим в целом ряде наречий.
Среди индогерманских языков санскритский язык дает выражение atman, греческий язык — слова psyche и pnevma, латинский — animus, anima, spiritus. Все они сводятся к основному значению дуновения, веяния, дыхания. Из семитических языков мы имеем в еврейском слова nephecsh и ruach.
О наивном воззрении древнего еврейства свидетельствуют выражения в начале Ветхого Завета; в повествовании о творении мира говорится: 'и создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лицо его дыхание жизни'. <…>
Какие явления при этом для примитивного чувственного наблюдения казались прежде всего решающими, становится ясным, если мы сравним живого человека с человеческим трупом. С последним дыханием замирает жизнь, останавливается кровообращение, исчезает самопроизвольное движение и повышенная температура. В умершем, следовательно, отсутствуют дыхательные движения и теплота тела.
Только что приведенные этимологические данные свидетельствуют о том, что среди этих признаков жизни для примитивного наблюдателя решающим являлся наиболее очевидный признак прекращения дыхания. Но понятно, что к этому признаку легко и часто неотделимо присоединялись и все остальные…
Вполне понятно также, что подобные примитивные воззрения перешли в область создающей мифы фантазии первичного религиозного и затем художественного сознания, и она ввела их на свой лад в верования и культы, затем в поэзию, в скульптуру и живопись'
Не знаю, будут ли удивлены современные ученые, пишущие о душе, скажем, как этнографы или языковеды, что они ни на шаг не отошли от этого образа, созданного во второй половине девятнадцатого века. Настолько не отошли, что нисколько в нем не сомневаются, когда пишут свои труды, даже если сами испытывали клинические смерти и видели свое тело со стороны…
Это часть научной картины мира, и пока ты в ней, сомнение невозможно, потому что это лишь названо гипотезой исходно, когда писалась первая буква, но к концу превратилось в бесспорную истину, которая рассеяла тьму религиозного мракобесия…
И ведь бешеная сила заложена в этой несложной картинке! Мы все, в большей или меньшей степени, считаем, что именно так и обстоят дела в действительности. А все наши метания и поиски — проявления веры, то есть сомнительны! Ибо не соответствуют природе. Однако вопрос: как такой несущественный довод, как то, что душе было дано имя, производное от дыхания, мог превратить ее в фантазию?
