— А Хруст? Не могу же я Хруста обидеть.
— Хорошо! Хруст, и точка.
— Хруст! Поняй! Ребята, вот тот, разбитый стараниями моего друга Веселина, щит подвесьте… — поискал глазами подходящее место, — а хотя вон на то дерево.
А Хруст, управляя конем только коленями, разгонял его в стремительном звонком галопе. И в бедный щит посыпались стрелы. Конь, не чувствуя повода, не скакал, летел вокруг поля. А Хруст летал вокруг коня. Нырял под брюхо, бил из под шеи. Сваливался с седла, бежал рядом, прикрываясь конем и разил стрелами врага. Снова прыгал в седло, падал вниз, вставал на седло ногами и бил, бил, бил… пока не опустел тул.
И люди не знали куда смотреть и зачем следить. За Хрустом, бог знает, что вытворяющем с лошадью. И на лошади. Или за стрелами, яростно уничтожающими щит.
— Все, стрелы кончились!
А жеребец Хруста, раздувая в бешенстве ноздри входил в очередной круг. И Хруст снова прыгнул ногами на седло, повернулся боком и оглушительно, с переливами засвистал, приводя в дикий восторг мальчишек, парней и молодых мужиков. Никто не заметил, когда в его руке появились ножи, но все увидели, как взмахнул воевода рукой, выпустив из ладони сразу с десяток. С глухим чавкающим стуком вонзились они в щит. И щит, не выдержав удара, с грохотом свалился на землю, заставив улыбнуться этого, не знающего промаха, бойца.
И тогда все разглядели, что воевода совсем еще молод.
— Кончай, Хруст, безобразничать. Остановись! Переломаешь все, переколотишь, перебьешь, а людям еще жить. — Войтик посмотрел на упавший щит и сокрушенно покачал головой.
Хруст с видимым сожалением натянул повод, согнал с лица улыбку и степенным шагом отъехал в сторону, ловя на себе восхищенные взгляды.
— А конязья то призадумались! — Долетел до Стаса приглушенный шепот Серда.
— Им бы давно задуматься надо. Только мнится мне, разучились они. Мозги жиром заплыли. — Так же сдержанно ответил ему Пивень. Думают, что глухие боры, болота и горы беду стороной отведут. А не отведут, если мы не сдюжим.
— Думаешь не сдюжим? С такими воями? — Засомневался Серд. — Да один Хруст сотни стоит.
— Может и больше стоит Хруст, Да не в числе дело. — Устало возразил волхв и сорвался с места. — Войтик! Дурья твоя башка! Что творишь, идолище?
Войтик, размахивая руками, мчался прямо на помост, нещадно охаживая конские бока пятками. Жеребец, с налитыми от бешенства кровью, глазами, раздувал ноздри и, роняя клочья пены, стремительно вырастал перед глазами конязей, заслоняя могучей грудью опустевшее поле.
Последний взмах.
Жеребец, тяжело поводя боками, застыл на месте, мотнул сухой головой, клацнул зубами, норовя грызануть всадника за колено.
В крайних столбах торчали, обтянутые кожей, рукояти его ножей.
Стас внимательно посмотрел на столбы.
Почти по рукоять вогнал ножи Войтик, забубенная головушка.
— Кудеяр! — Со вздохом, проговорил Стас и покачал головой, глядя на довольное лицо Войтика.
— Кто? — недоуменно спросил Зорень.
— Кудеяр? Друг царя. Богатырь и бражник. Забубенная головушка. Бежал от царской милости на большую дорогу, разбойничал во всю ширь славянской необъятной души, а под старость подался в монахи грехи замаливать.
— Куда?
— В монахи… — Рассеянно пояснил Стас, окидывая взглядом поле. Зрители все еще не спешили покидать зрелище. — У вас это добро еще не завелось. Разве что, волхвы — отшельники?
Повернулся к молчаливо — задумчивым конязьям.
— Вечером, господа мои, приглашаю на пир честной. Конязь Пересмысл любезно уступает нам свои палаты. Грешно победителей без пира отпускать. Хруст, Войтик — форма одежды парадная… Сударь волхв, займись застольем. У меня пока со знанием здешних обычаев туговато. А брат Зорень, я думаю, в совете не откажет.
Зорень еле заметно наклонил голову.
Приятно было услышать побратиму, что есть на свете и неизвестное вождю Станиславу.
А Стас терпеть не мог шумные многолюдные кампании. Много пьют, еще больше едят. Или наоборот. Много болтают, при чем не слушая никого, кроме себя. И стараются перекричать соседей.
Ему были больше по душе вечера вдвоем — втроем за бутылочкой старого незатейливого «портвешка» и неторопливая беседа под сигаретный дым и глухое ворчание забытого телевизора в углу тесной комнатенки. Все тихо, уютно. Все по домашнему.
А последние годы его единственным собеседником был напарник и друг, не смотря на изрядную разницу в возрасте, Леха.
И никаких тебе «ты меня уважаешь», и никакого покровительственного похлопывания по плечу…
Единственное, что его успокаивало, так это то, что непомерная спесь и высокомерие спасут его от их ладоней на своих плечах.
А вечером сидел со скучающим видом за столом, лениво потягивал сладкое вино и равнодушно посматривал на немыслимое убранство стола, который ломился от почти забытых в его веке кушаний, разносолов, золотой и серебряной посуды.
Пивень под неусыпным глазом Зореня размахнулся во всю ширь, не жалея козарской добычи, успокаивая себя тем, что все окупится рано или поздно сторицей. Если верить словам вождя.
Столы выставлены покоем, как где то прочитал Стас.
Во главе стола на сей раз не Пересмысл, а он — хозяин пира. За спиной его недремное око, Веселин, добровольно взваливший на свои плечи все известные к тому времени придворные должности. И наверняка умудрился спрятать под нарядные одежды свои верные ножи.
На столах молочные поросята, обложенные всякой всячиной, бараньи бочки дразнятся румяной корочкой. Птицы и птички. Дичь и выращенная в нормальных домашних условиях. Утки, гуси и разная мелочь, для которой еще и имени не придумано. В пере. И в противоестественной наготе. Тушами, тушками, кусками и кусочками. Жареное, печеное, вареное и томленое. Вина, настойки и наливки. В кувшинах, бочонках и бутылках.
Между столами еще стоит огромный стол. На нем кабанья, запеченная целиком туша, в окружении мелкого съедобного зверья.
За столами, а скоро и под столами, не одна сотня голов. Пьющих, жующих, кричащих. И снова пьющих…
А больше того на площади перед теремом, куда выкатили бочки с брагой и медом.
Там угощение попроще, но выпивки побольше. Угощаются без всяких церемоний, ковшами.
Зорень ест не много, но разборчиво. Знает толк в пирах. Впереди еще не одна перемена. И для всего надо местечко в коняжеском желудке приберечь. Сразу видно бывалого человека.
Пивень с тоской поглядывает на все это безобразие.
— Не жалей, Старый. — Шепнул ему прямо в волосатое ухо. — Пусть видят, что не голь перекатная приехала. Мы их еще научим репку чистить.
Слева в ухо бухтит Пересмысл.
За правым столом волчата.
Войтик сметает со стола все, до чего может дотянуться его рука. Управляется с поросенком, заедая его всякой птичьей мелочью. Хруст деловито ему помогает, очищая ароматный бараний бок.
Не отстают от отцов-командиров и подчиненные.
Они и здесь, за пиршественным столом, не хотят отдавать поле.
Принц Бодрен за столом держится просто, не кичась своим монаршим происхождением.
Рядом с принцем верный Рэдэльф. Привычно поглаживает пальцем кольцо, глядит задумчиво поверх столов. Что-то тревожит эльфа. Принц рядом, а смутен побратим.
