— А Пивень? — Теряя всякую надежду, спросил Груздень.
— Как и положено волхву. Всюду. Свою сотню отправишь к нему, а взамен от него получишь две.
Груздень сидел, тяжело навалившись на крышку стола и переживал свалившуюся на него беду. Поднял на Стаса глаза, полные вселенской скорби.
— И что было Серду задирать тебя? Сидел бы я сейчас в десятниках и горя не знал. А теперь? Поспать некогда, поесть некогда. Воев больше пяти сотен. Народ, что не день семьями едет. И пеше идет. И конно. Вокруг каждого детинца посады растут. За всем уследи, всем укажи. А тебе еще коняжения под ноги валятся, как из под хвоста моего вороного.
— Так может снова в десятники? — Участливо спросил Зорень и подмигнул Стасу.
— Не могу! — Простонал Груздень. — Привык. Могу от тоски пропасть. И даже запить. Вот если с тобой, могу и простым воем.
— Тогда сиди и не плачь. Я слезы вытирать не умею. А услышу еще раз, обижусь, и посажу куда- нибудь конязем.
— Все понял, командир. — В испуге вскинул руки. — Молчу!
— Вот это другое. А то сидит сиротинушка и слюни пускает.
Зорень, глядя на неподдельный испуг на лице воеводы, не сдержал улыбки.
— Жить будешь здесь, как и должно наместнику. Купава покои покажет. А можешь в моих поселиться.
— Так у меня свое жилье есть в посаде. А могу и в детинце, вместе с воями. — замахал руками Груздень.
— Нельзя. — Веско и решительно отверг его доводы Стас, так, как уже сегодня сделал однажды. — К тебе люди будут приходить. И не гоже воеводе Волчьего рода и наместнику людей встречать на пороге землянки. — Все, Груздень, с формальностями закончили. Командование сдал.
Подошел к окну и жадно втянул ноздрями вечерний воздух.
— Спать, ребятки. Вставать рано, а Войтик и того раньше поднимет. Груздень, тебе разрешаю сегодня дома ночевать, с семьей.
Задолго до рассвета стукнули у крыльца подковы. Послышался рокочущий голос Войтика, напрочь отвергающий шепот, как разновидность человеческой речи.
Стас, Зорень и Рэдэльф вышли на крыльцо.
— Войтик, ты и мертвого разбудишь.
— Кто собрался умирать? — С недоумением уставился на него Войтик, который принял шутку за чистую монету. — Другого времени не нашли?
Стас безнадежно махнул рукой.
— Вперед…
— И с песней?
— Отставить песню. Люди спят.
Купава провожать не вышла. Сколько не выглядывал Стас, так и не мог разглядеть в окнах ее хорошенькое личико.
«Все-таки обиделась». — Подумал он.
Всю ночь уговаривала его, но так и не добилась желаемого согласия. Рассердилась и назло, напрочь игнорируя всякие условности, прошлепала босыми ногами мимо изумленной стражи, показав с детской непосредственностью на прощанье розовый язычок.
— Зорень, а почему я не разу не видел твоей конягини? — Осторожно спросил он, направляя коня в распахнувшиеся перед ними ворота посада.
— И не увидишь. — Коротко ответил Зорень.
Стас удивленно поднял брови.
— Умерла при родах. Дочь, коняжна Веста жива, а конягинюшки нет. — Неохотно ответил Зорень. — Обхожусь наложницами. А конягини больше не будет.
— Прости, брат Зорень.
— Переболело. — Односложно ответил конязь. — Если вернемся, познакомлю. Только поклянись, что не заберешь ее у меня.
— Я? Зачем? — Поразился Стас.
— А зачем я с тобой увязался? — С не меньшим изумлением ответил Зорень. — Мне бы град Витень за себя взять, а я за тобой побежал. Войтик мирный черпак на мечи променял. Волхв, которого в Соколень из леса выманить невозможно было, все дела свои чародейские забросил, от меня сбежал, по городам и весям в седле трясется. И глаза по молодому горят. А Груздень, Хруст, Хмурый? В Соколене за разбой вместо ненависти о тебе легенды складывают. У Весты глаза светятся, когда о тебе слышит.
Стас смутился. Почувствовал, как уши огнем горят.
— Что же я за чудо — юдо такое? Ну, хочешь, брат, отдам я тебе этот клятый город?
— Зачем? Все равно не удержу. О тебе молва впереди твоих воев бежит. Ворота перед ними сами распахиваются. Хмурому Заречье проще, чем Соколень достался. И конязь Осен не сам по себе, люди говорят, расшибся, а волки перед ним выскочили, перед конской мордой.
— Чего со страху не наболтают, чтобы трусость свою оправдать. — Равнодушно ответил поскучневший Стас. — Стая у Сумеречного леса. А род мой на твоих землях, а значит и я под тобой хожу вместе с Заречьем, Витенем и Суличем. Нам с тобой, пока Сумерки дремлют такую силу набрать надо, какой я и сам не представляю. Вон они над землей висят. А под ними лес вот-вот детишек своих на волю выпустит. Вандорги… Орки и тролли по сравнению с ними зверушки безобидные. Кто скажет сколько деревьев в лесу? Вспомни слова Рэда. А за ними неведомая сила темных эльфов. С чего бы светлый принц в чужой мир от своего народа кинулся?
Замолчал, глядя искоса в задумчивое лицо побратима.
— Вот так и Серд решил, что я на его воеводство покушаюсь. А я тебе свою кровь дал, а твоя кровь во мне. А коняжества эти лоскутные все посбиваю. Кто добром не встанет, силой согну. И вольным городам не быть более. Выстоять только единый народ сможет. И не хмурься. Не отниму я у тебя Весту. Увидит раз, сама отвернется. — Примиряющее улыбнулся он конязю. — Ростом не велик, лицом сер, к тому же по здешним меркам старик. Развеселись Зорень! Давай наперегонки.
Разгорячил коня, вскинул на дыбы и бросил его в вскачь. Грозный волчий рык разодрал утреннюю тишину. Заплясали кони, разрывая губы о стальные удила и понеслись следом.
Ухнул по медвежьи Войтик.
— Догоняй, волчата!
Но где там!
Стрелой вытянулся серый в яблоках жеребец Стаса. И только Веселин каким то чудом умудрялся держаться почти рядом.
— Догоняй, Зорень!
У конязя от бешеной скачки глаза азартом загорелись. Нещадно настегивая своего отдохнувшего коня поскакал следом.
Стас отпустил поводья и полностью отдался на волю коня. Серко не любит проигрывать. До леска совсем не далеко. Хорош конь у Зореня. Но только для торжественных выездов. Зря от свежего отказался.
Что-то неясное промелькнуло впереди в лесу. Или показалось? Поднял руку. Палец в одну сторону, в другую. Придержал коня.
Вырвались вперед Третьяк и Плетень.
Подъехал улыбающийся эльф.
— Напрасно, Слав. Дальше переправы не уйдет.
Стас бросил в его сторону вопросительный взгляд.
— И ты знаешь тоже.
Сзади подъехал на своем огромном жеребце Войтик.
— Купава. Вот поганка! — Восхитился он. — А то всю дорогу думал, с чего бы ей все утро крутится около загона с лошадьми? Не догонят ее Третьяк с Плетнем. Пока среди деревьев петляют, она вперед уйдет.
