От Альп до Гималаев

Я нехотя взял ветошь, наклонился и, пересилив себя, стал протирать пол.

— А мы были в комнате святого Боско - в музее, — похвастал Ромас. — И в базилике были. Видели святые мощи.

Я внимательно слушал, но старался не показать, что мне это интересно.

— Экая невидаль — музей, — обронил я. — В Каунасе я по­бывал в нескольких. В одном показывали зверей, а другой был военный.

Закончив работу, мы вышли во двор. Ребята играли в футбол. Я не хотел присоединяться к ним, поэтому стал в сторонке и только наблюдал. Но вот ко мне подбежал мо­нах, руководивший игрой, и подал мяч. Я незаметно втянулся в игру, и обида постепенно прошла. Когда мы кончили играть, я подошел к Ромасу и попросил:

— Отведи меня в комнату святого и в базилику...

— А если зайдет наставник?

— Сейчас же свободный час. Мы быстренько.

— Тогда бежим!

И мы припустили по узким улочкам. Преодолев ряд гале­рей, мы увидели здание редакции газеты „Салезианские но­вости', на которое нам указали, когда мы ехали с вокзала. Войдя на лестничную площадку, мы мигом поднялись на тре­тий этаж, но двери музея были закрыты. Я наклонился и при­ник к замочной скважине. В комнате стоял простой письмен­ный стол, пара стульев, на стене висело несколько фотогра­фий. В углу узенькая кровать, а над нею книжная полка. Я больше ничего не мог рассмотреть. Никакого впечатления!

Кажется все так скромно, просто. А какой монастырь создал! Со всего света собираются сюда юноши. Из этих стен вышло столько священников, миссионеров, епископов и даже кардиналов.

Мы сошли вниз и направились к базилике. Рядом с ней стоял бронзовый памятник святому Боско. И здесь, как и на картинах, святого окружали дети бедняков, которых он благословлял.

Базилика показалась мне громадной. Рядом с ней я по­чувствовал себя таким маленьким, ничтожным 'и думал о том, какой же бог всемогущий.

Двери были приоткрыты, и мы вошли в храм. Он был пронизан светом различных оттенков, струящимся сквозь цветные оконные витражи. Высоко, к самому своду, уходили мраморные колонны, сверкала позолота алтарей. В храме было множество картин и статуй, изображающих святых. На некоторых из них висели маленькие серебряные и позоло­ченные сердечки, руки, ноги. Это были, как я впоследствии узнал, дары святому в благодарность за совершенное им чу­десное исцеление. Значит, базилика была не только зданием, где возносились молитвы, но и местом, где совершались чудеса.

Один из алтарей украшало громадное изображение свя­того Боско. Под ним стоял застекленный саркофаг, внутри которого находилось тело святого. Вздрогнув, я застыл по­раженный. Я никогда раньше не видел мощей.

— Ведь Боско давным-давно умер. Разве это он? — усом­нился я.

— Наставник говорил, что он умер сорок лет назад.

— И за это время тело не сгнило? — продолжал я удив­ляться.

— Потому что он святой. Наставник говорил, что если мы станем такими же честными, обратим многочисленных языч­ников в христианство, то заслужим такую же славу.

— А там, гляди, второй гроб. Кто в нем похоронен?..

— Мария Мазарели. Посмотри, если хочешь.

Мы приблизились ко второму саркофагу и сквозь стекло увидели лежащую в гробу монахиню.

— А кем она была? — опять спросил я Ромаса.

— Помощницей святого Боско. Она создала женский мо­настырь пресвятой девы Марии. Воспитанницы этого монасты­ря вместе с миссионерами Боско работают в далеких миссиях.

Казалось, что Мазарели только что умерла, а может быть, она даже и жива.

— Смотри, смотри, - дернул я Ромаса за рукав. — Ее лицо вроде бы подкрашено.

— Что ты! — отпрянул он. — Это только артисты цирка красятся. Я видел, когда они приезжали в Казлу-Руда. Святые ведь не артисты.

— И Боско напудренный, — не унимался я. - Пойдем,

увидишь.

— Обязательно надо сотворить молитву, если мы хотим быть хорошими, — наставлял меня Ромас. — Тогда благосло­вение святых всегда будет нам сопутствовать. Так учил на­ставник.

И мы преклонили колени перед останками святого Боско. Я молился о том, чтобы как можно скорее начать учебу в гимназии, а закончив ее, уехать миссионером в Америку. И чтобы мне помогали монашки- литовки.

Когда мы вернулись на игровую площадку, нас там уже поджидал наставник. Он помахал нам рукой.

— Санта Барбара, ишь ты, пропали без вести, — выгова­ривал он нам. - Каждому запишу по минусу.

— За что? — возмутился я. - Мы ведь молились в базилике.

— Это правда. Мы долго молились у святого Боско и святой Мазарели, — подтвердил Ромас. — Ведь вы, наставник, говорили, что каждая молитва дает искупление грехов.

— Но молитва бессмысленна, если отсутствует послуша­ние. Святой Бернард говорил: «Лучше умереть, чем утерять послушание». Последуем примеру Иисуса Христа, которого бог послал на смерть во имя спасения людей. Главная добро­детель - это победить самого себя и стать безоговорочно по­ слушным!

Итак, все под запретом. Ничего нельзя делать самому, только исполнять. Испрашивай разрешения на каждый свой шаг. Да разве можно терпеть такие муки!

— Разве и в церковь нельзя пойти без разрешения?.. — продолжал я с грустью в голосе. - Лучше было тогда сюда и не ехать...

— Возражения, как и непослушание, не украшают буду­щего миссионера, — авторитетно заявил наставник. - В уставе говорится, что, «подчиняясь старшему, ты как бы отвечаешь на голос самого Христа и должен бросить все, даже букву, которую начал, но не успел написать». Нам нужны люди, пре­данные всем сердцем, всем разумом. А тебе самому, санта Барбара, не лучше ли стать ремесленником? У них гораздо свободнее, а в миссию поедешь вместе со священниками. Какая тебе работа по душе? Может быть, садовода? Сможешь создать при миссии плантации бананов, а то и сахарного тро­стника.

— Он ведь городской, — заметил Ромас. — Сельский труд ему незнаком.

— Это хуже, — задумался Бирбилас, но вдруг спохватил­ся. — Нечего совать свой нос в чужие дела. Не видно, чтобы и ты был преисполнен послушания. Не предложить ли и тебе какое-нибудь ремесло...

Наставник не знал, что еще сказать. Воцарилось гнетущее молчание.

— А может быть, пойдешь учиться на типографского на­борщика, санта Барбара, — наконец предложил он мне. — Бу­дешь печатать „Салезианские новости' на литовском языке. Ты ведь, кажется, имел дело с газетами. Подумай!

Я ничего не ответил. Сделанное предложение было так не­ожиданно. Я ведь посещал курсы самообразования и окончил бы их. Конечно, дальше учиться было бы нелегко, но, может, дали бы какое-то денежное пособие или вообще кто-нибудь помог бы мне и я бы стал доктором либо инженером. Неуже­ли теперь мне предначертано богом стать всего лишь набор­щиком. Чем я разгневал господа? Непослушание! Вот в чем моя вина. Не послушаешься - никуда не попадешь! Могут еще и в ремесленники не определить, тогда вовсе ничему не научишься. И вообще неизвестно, кем станешь в жизни. Итак, мои надежды рушатся.

Все это меня очень угнетало. Несколько дней я ходил как в воду опущенный. За что я ни принимался, все валилось из рук. Мне не хотелось есть, а по ночам я не мог уснуть. Часто слезы, словно горошины, катились по щекам. Я очень много размышлял, но так и не решил, что же делать, как поступить.

И сейчас, рассказывая это, вспоминая обо всем этом, я не могу понять, как смог тогда выдержать.

Ромас видел, как мне тяжело. Он помогал выполнять порученную мне работу, частенько делал ее за меня. Однажды ночью он пробрался к моей кровати и предложил: