Lost structure

стороны, хайдеггерианство, памятуя о своем ницшеанском коконе и об открытии не-

изначальности, побуждает к радостному приятию игры если 'в каждый миг начинается бытие' и

«вокруг каждого 'здесь' катится 'там'», если 'центр — повсюду' и 'изогнут путь вечности', тогда

'имена и звуки не затем ли даны вещам, чтобы человек освещался вещами? Говорить — это

прекрасное безумие; говоря воспаряет человек над вещами. Как приятна всякая речь и всякая ложь

звуков! В лад звукам танцует наша любовь на разноцветных радугах'187. К чему и приходит всякая

повисшая в пустоте поэтика, склонная черпать из неиссякаемых кладезей языка, повествующего о

себе самом.

Но если высший удел состоит в том, чтобы смириться с отверстой раной, с которой нам выпало

маяться от рождения до самой смерти, то отворачиваться от нее — значит только бередить ее. И

если он состоит в том, чтобы принять игру, то отворачивайся-не отворачивайся от зияния — все

едино, разве что, прежде чем исполниться, удел этот родит на свет поэтику игры, и мне придется

расставлять ловушки, запускать бумажных змеев, устраивать фейерверки, изобретать по ходу

игры разного рода утешительные безделушки, вроде Науки, Метода 188, Культуры.

www.koob.ru

IX.4.

А что если есть такая ловушка, такое ухищрение, при помощи которого можно сладить с

внутренним беспокойством? Нет, такой нет, ответствует онтологическое мышление, — ты просто

еще раз выставляешь себя на посмешище. А вдруг окажешься в одной из таких ловушек, и все —

по-другому? Нет, — отвечает онтологическое мышление, — ничего такого быть не может, расстояние, отделяющее тебя от бездны, осталось тем же самым, ты ни на миллиметр не убежал от

конституирующего тебя соседства со смертью. Самое большее, что тебе суждено, это получить

удовольствие от игры, излечиться приятием вечного возвращения.

Логика этих ответов столь сильна (и столь же сильна логика процесса, приведшего

онтологический структурализм к отрицанию всякой возможности объективного познания), что

остается только согласиться. И замолкнуть.

187 Ницше ? Так говорил Заратустра III Выздоравливающий.

188 'Метод — это то, что ничему не служит' (Флобер Словарь прописных истин) 361

Но только при том условии, что мы продолжим вращаться в кругу тем, предопределенных

исходным вопросом, задаваясь которым, мы перемещали себя из домыслительной сферы в сферу

мышления. А вопрос был такой: 'Кто говорит?'

IX.5.

А теперь посмотрим получше: это самый первый вопрос, конституирующий все мышление, если

согласиться с тем, что он вставал всегда и всегда нас опережал, разворачиваясь в нас мыслью. Но

допустив это, мы уже заранее соглашаемся с теми конечными выводами, которые следуют из

такой постановки вопроса. Другими словами, этот вопрос принимается за то, чем он и является, —

за акт веры, некий мистический постулат. Это не значит, что такой вопрос не может быть

поставлен, и человеку не свойственно им задаваться Нелепо было бы так думать, тем более что

уже в течение тысячелетий человек ничем иным и не занимается. Но кто этим занимался? Этим

занимались те люди, кому рабский труд всех прочих позволял углубиться в созерцание бытия, они

ощущали этот вопрос как наиболее настоятельный 189

Предположим, однако, что можно задаться еще одним вопросом, причем более насущным, исторгнутым не свободным человеком, который наделен привилегией 'созерцать', но рабом, которому не до созерцания и для которого важнее спросить не 'кто говорит?', но ' кто умирает?'.

И именно этот вопрос побуждает его не к философским занятиям, но к тому, чтобы построить

водяное колесо, которое отдалит его смерть, освободив его от жернова, к которому он привязан190.

Бытие не так уж близко рабу, гораздо ближе ему собственное тело и тела ближних И ощущая это