О, эти коварные овраги! Вопрос о том, они ли, в конечном итоге, решили исход битвы при Куртрэ, волнует умы вот уже много столетий. Хронисты прошлого, щедро награждая их эпитетами – как то «изменнические» или «зловредные», – все же видят причину своей победы не в них. «Хроника графов Фландрских» и вовсе утверждает, что фламандцы донельзя удивились, осознав, как помогли им рвы справиться с французской атакой. А «Старая хроника Фландрии» гласит, что рыцари начали падать во рвы, только когда уже отступали...
Как бы там ни было, современные исследователи (и в их числе Максим Нечитайлов) полагают, что «битва при Куртрэ... в очередной раз на протяжении Средневековья продемонстрировала то простое обстоятельство, что стойкая пехота, будь то итальянцы, шотландцы, швейцарцы, фламандцы, дитмаршцы, англичане, может разгромить тяжеловооруженную конницу, особенно если заранее выберет и подготовит местность для будущего поля боя и если ограничится глухой обороной в плотном строю. И если коннице не удастся прорвать их строй и рассеять пехотинцев, ее, как и при Куртрэ, ожидают поражение и огромные потери...»
Что ж, возможно, все это и так, профессиональным историкам виднее. А возможно, в тот роковой для французов день просто так «карта легла» – и бой, от которого ждали легкой победы, окончился сокрушительным разгромом...
Тех, кто бежал, преследовали и убивали,– но скоро погоню прекратили. К вечеру уцелевшие достигли Турнэ.
Вот что напишет Жиль ле Мюизи: «С башен церкви Богородицы, аббатства Св. Мартина и города они могли видеть бегущих по дорогам, сквозь изгороди и поля, в таком количестве, что никто из тех, кто не видел этого, не поверил бы... В окрестностях города и в деревнях было столь много умирающих от голода рыцарей и пехотинцев, что это было ужасное зрелище. Те, кто пытался найти еду, обменивали на нее свое снаряжение. Всю эту ночь и следующий день прибывшие в город были столь напуганы, что многие из них не могли даже есть».
Списки убитых в хрониках тянутся на несколько страниц. Погибли все командиры (среди них маршал Рауль де Нель и командующий Робер д’Артуа), канцлер Пьер Флот и около тысячи рыцарей. Как говорится, вспомним их поименно: маршал Ги де Клермон, сир де Бретей, брат коннетабля; маршал Симон де Мелен, сенешаль Лимузена; Годфруа Брабантский, сир де Аршот; Арно де Веземель, маршал Брабанта; гран-мэтр арбалетчиков Жан де Бюрла, сенешаль Гиэни. Кроме того, пали Жак де Шатийон; Рено де Три, сир де Вомэн; Жан де Понтье, граф де Омаль; Жан де Бриенн, граф д’Э; Жан де Три, граф де Даммартен; Робер де Танкарвиль, шамберлен Нормандии; Тома де Куси; Годфруа, сир д’Аспремон; Рауль де Фламан, сир де Кани и Верпилье; Жан д’Эно, граф Остреван, сын графа д’Эно. В общем, как напишет десятилетия спустя Жан Фруассар, в тот июльский день пал «весь цвет Франции». Страна погрузилась в траур – а Фландрия чествовала своих героев. Да и было за что – как писал Джованни Виллани: «...столь горды и неустрашимы стали фламандцы после своей победы при Куртрэ, что один фламандец с годендагом не боялся убить двух конных французских рыцарей».
Правда, ликовали фламандцы недолго. Вскоре французы взяли реванш – сначала при Арке в 1303-м, а год спустя и при Мон-ан-Певеле. В результате триумфаторам Куртрэ пришлось подписать мирный договор на весьма обидных для себя условиях. Часть фламандских земель была присоединена к Франции, а остальные признали свою от нее вассальную зависимость. Не обошлось и без человеческих жертв – около трех тысяч зачинщиков мятежа были выданы Филиппу Красивому и повешены. Видимо, древний принцип «око за око» не был чужд утонченному французскому монарху.
С тех пор фламандской пехоте ни разу не удалось одолеть французских рыцарей. А вот кто извлек уроки из данного сражения, так это англичане. Очень скоро их пехотинцы начнут отчаянно громить французскую конницу при Креси и Азенкуре – но этим славным битвам посвящены другие страницы нашей книги.
Моя одноклассница, много лет живущая в одном из маленьких бельгийских городков, услышав о том, что я собираю материал о Битве Золотых шпор, рассмеялась: «Бельгийцев бесполезно спрашивать об этом. Все, что было до 1830 года, их не интересует...» Напомню – в 1830-м Бельгия, выйдя из состава Нидерландского королевства, обрела независимость. Но в тот же день, отправившись на книжный развал, Ирина откопала там чудную книжку под названием «Фламандский лев» – аккурат про битву при Куртрэ. Вместе с чудесным альбомом, посвященным Петербургу, книга обошлась ей в 8 евро. Весьма скромная цена за то, что ее дети, Кирилл и Даниэлла, сумеют приобщиться к одной из славных страниц в истории своей страны – даже если причиной интереса станет их русская «половинка»...
Правда, о судьбе самих золотых шпор им ничего не удастся узнать. Известно одно – их из спаленного дотла Куртрэ увезли домой французы ровно 80 лет спустя после своего позора. А перед этим уничтожили под Роозбеком такую же пехотную фалангу, что насмерть стояла в 1302-м...
О том, куда делись шпоры потом, никому не известно.
Битва Тридцати.
Пей свою кровь – и жажда пройдет!
«... Случилось так, что и в войске римлян, и в войске альбанцев находилось по три брата, которые к тому же еще были близнецами. Римские близнецы были из семьи Горациев, альбанские – из дома Куриациев. Вожди подозвали юношей к себе и спросили, согласны ли они сразиться за свободу и честь своих родных городов. Кто одержит победу, тот и принесет родине славу и господство над городом противника. Когда римские и альбанские юноши выразили свою готовность, было условлено между предводителями, что тот народ, воины которого выйдут победителями в этом сражении, будет повелевать другим народом с его полного согласия. Обеими сторонами была принесена в этом торжественная клятва, скрепленная обращением к Юпитеру с мольбой покарать ударом молнии того, кто осмелится ее нарушить. Сопровождаемые одобряющими возгласами своих товарищей по оружию, напутствиями вождей, напоминавших юношам о том, что на их военную доблесть взирают отчие боги, родители и сограждане, шестеро молодых воинов стали друг против друга посередине между армиями римлян и альбанцев. Трое Горациев против троих Куриациев, охваченные жаждой победить во что бы то ни стало в этой беспощадной битве, исход которой решал участь их родного города и народа.
Мужественные и прекрасные в своей готовности пожертвовать жизнью, чтобы сохранить военную мощь своих сограждан, стояли юноши, словно два первых строя враждебных войск, ожидая условного знака, чтобы кинуться в бой. Лишь только сверкнули обнаженные мечи и началось сражение, всех зрителей охватил трепет – так свирепо и искусно бились юные воины. А ведь смотрели на эту битву опытные и бывалые бойцы, и военачальники. И у каждого из них захватывало дыхание, и прерывался от волнения голос. Воины обеих армий невольно сжимали рукоятки мечей и древки копий, но никто не смел ни прийти на помощь, ни двинуться с места. Уже стала ослабевать сила ударов, наносимых друг другу сражающимися, уже заструилась кровь по их телам. Все три Куриация получили раны, но, к ужасу римлян, двое из Горациев один за другим пали мертвыми. Из трех братьев Горациев остался один против трех Куриациев. Альбанские воины испустили радостный клич, считая, что победа у них в руках. Однако все
