бухте Каруба за белым городом Бизертой, среди высоких гор и зеленых пальм установил он свои корабли на мертвые бочки, якоря и швартовы, у пристаней канала и берегов Белого города; заселил нагорные крепости и лагеря спасенными им русскими людьми, и глубоко задумался, что делать ему дальше. Долг был исполнен. Непочатый край недюжинной энергии, не позволял ему сидеть «сложа руки» на «мертвых якорях». Посоветовавшись со своим Начальником Штаба, Контр-Адмиралом Машуковым, он сдал флот и командование старшему Контр-Адмиралу Беренс и, простившись с людьми и с кораблями, на французском крейсере «Эдгар Кинз», отбыл в. далекую Францию в Марсель, в Париж, чтобы там, находясь в близкой связи с правящими кругами Франции, помогать и заботиться о своем флоте и о беженцах во всей полноте и возможности. Действительно, после его отъезда в Париж, Русской эскадрой заинтересовались больше, питание улучшилось еще и медицинская помощь французских врачей подавалась всем без отказа. Белая эскадра мирно отдыхала, зная, что там в далекой столице мира неусыпно следит за нею любящий глаз ее Адмирала.
В Париже Командующий флотом прожил затем многие годы; ум его, вечно жаждущий новых и новых познаний, сердце бодрое и отзывчивое на каждый новый труд с жадностью бросились в науку. На скамье студента Института Путей Сообщения – Эколь Пон-э-Шоссе сидел Вице-Адмирал Российского Императорского Флота, прилежно и страстно учился. В 1925 году весь курс был им окончен. В восторженном изумлении французы профессора и ученики сотоварищи увидели имя Михаила Кедрова. – Окончил первым из всего выпуска.
Это было в третий раз, когда сверкало его имя, первым, торжествуя над трудом и наукой в его просвещенной и трудолюбивой жизни. Четыре года спустя этот Белый Адмирал стал ядром и центром Военно-Морского Союза с великой и светлой задачей: «Стоять у изголовья великой больной Матери и всячески содействовать ее выздоровлению». Под это знамя и поныне слетаются со всех концов мира орлы-офицеры, верные святому долгу и страстной любви к Родине.
МОРСКОЙ КОРПУС В АФРИКЕ.
Но вот и Бизерта. Что такое Бизерта? Бизерта – это сказка, пятилетний сон красивый и фантастичный.
Бизерта – это море, как беспредельный темно-синий сапфир в справе золотых берегов, песков пустыни.
Волна прозрачная зеленым изумрудом переливается на солнце.
Кружево белой пены лобзает золотой песок.
Море, порою, спокойное – зеркало ясной небесной лазури и ярких бриллиантовых звезд; порою бурное, мрачное, черное с гневом и ревом разбивает могучие волны о белые скалы своих берегов.
Бизерта – это белый город с куполами магометанских мечетей и готикой католического храма; днем облитый жарким золотом солнца, ночью – спящий в серебре лунного сиянья.
Бизерта – это зеленый оазис среди песчаных холмов и гор. Стены зеленого колючего кактуса, аллеи стройных пальм, колонны алоэ вздымают к небу свои роскошные розовые чаши.
Лиловые и белые глицинии душистыми гроздями спадают по белым стенам дворцов Правителей Тунизии.
В глубине, в оправе серых гор, покрытых лиственными лесами, овальным зеркалом, лежит большое озеро, как драгоценная бирюза в стальном кольце.
На этом озере отдыхает Белая русская эскадра. Бизерта – это малахитовые чащи ее садов и долин, где все зеленое – возделанное поле, a белые жилы – шоссейные дороги, уходящие в горы, в Алжир и Тунис.
По этим дорогам едут бронзовые арабы на серо-дымчатых ослах, проходят длинные караваны верблюдов, голубые всадники на арабских конях проносятся мимо и в белой пыли мелькает их красная феска и плащ. Высокие негры солдаты в расшитых мундирах проходят повзводно, мелькают дорогие автомобили богатых французов, да с палкою и сумою пройдет русский беженец.
Бизерта – это рощи маслины, где между кривыми черными стволами, пригибаясь к земле своим стройным станом, проходят белые фигуры арабских женщин, с головы до ног обвитые тонкой белой чадрой. Смуглыми руками в серебряных запястьях они будут собирать жирные оливы в круглые корзины.
Когда на темном небе зажгутся голубые звезды Ориона, они уйдут в свои аулы. В лесах завоют шакалы и прокричит там выпь.
Бизерта – это город арабов, облагороженный французской культурой и порабощенный ею. За ним бегут поля, пальмовые рощи, скалы каменоломни, оливковые сады и наконец холмы и горы; спрятанные в кактусах, соснах и елях, скрытые от глаз с долины, и с моря стоят лагеря, крепости и бастионы и с этих то высот в тихое воскресное утро или в бурный вечер субботы разносит ветер тихий благовест русского храма.
Там в горах, за валами крепости, за тяжелой железной дверью, в полутемном каземате горят лампады перед новой иконой странников бездомных – «Радость Странным». В облаках, плывущих над морем с белыми кораблями, над зеленым полем с белыми лагерями (руфких беженцев) растянула Царица Небесная свой святой покров Богородицы и внемлет молитве-акафисту защитница странников бездомных. Русские женщины, девушки, мальчики и девочки, русские воины-моряки слушают песнь сию утешительную на коленях в волнах ладана.
Жарко горят восковые свечечки под венцом живых цветов, окружающих Лик Богородицы.
– «Защити, помоги и помилуй войско русское, войско белое под покровом Твоим святым на высокой горе в этой крепости!»
В амбразуру стены ворвался ветерок и колеблет хоругвь с Ликом Христа и белое знамя с крестом Андрея Первозванного; а высоко над церковью на валу крепостном льется ласковый звон родного колокола. – Это тоже Бизерта. А за валом поля, полные душистых цветов и травы изумрудной, там пасутся стада белоснежных овец и черных коз и бредет за ними смуглый пастух и играет на старинной свирели, как в счастливой Аркадии.
Под откосом горы снова русский говор, русская песня. Там деревня «Сфаятская». С десяток белых избушек «мазанок» с черепичной крышей. По дворам бродят жирные гуси, утки плещутся у корыта, пестрые куры водят желтых цыплят, золотые петухи с красной бородкою выкрикивают часы по солнцу.
«Гришку» – серого осла запрягают у лавочки в тележку – ехать за товаром.
В закутке бегают черные и белые красноглазые кролики и русская красавица в шелковом повойнике выносить им рубленой моркови и капусты – будет кроликам праздник!.. Крошечная девочка тянет мать за юбку: «мама! дай морковку!» – а пока, сосет пальчик.
За деревней (лагерем русским) пологий обрыв в широкую долину. По склону черной земли спускаются белые волы с плугом, за ними бредет старый араб в сером бурнусе и цедит сквозь зубы заунывную песнь.
С обрыва видно озеро и далекие сизые горы, видны родные корабли.
Озаренный Африканским солнцем, ходит по даеру под всеми парусами белый русский учебный корабль, на нем загорелые юноши и мальчики работают у снастей, как былые лихие матросы былого парусного флота. Это – «Моряк» под парусами; на нем гардемарины, кадеты и молодые офицеры.
С обрыва сфаятского так ясно виден могучий синий простор и слышен отдаленный шум его прибоя в дни грозных бурь, тропического ливня и беспросветных туч, разрезанных зарницей. В дни зимние и осенью унылой, когда стучит стручек о ветвь, как кость скелета, когда черные тучи низко несутся над горою «Кебира» и заволакивают сырым туманом холодный Сфаят, ветер стонет тогда между потолком и крышей, обрывает ставни, бьет черепицу; испуганно забьется мышь в подполье и слышен дикий крик в оливковом саду: кричит осел, привязанный у древа.
Одевши на себя все шерстяное, теплое, что удалось захватить с собою из дома – из России, закутавшись в «подарки французов», и в «благодеяния американцев», т.е. в одеяла, сфаятские жители за дверями и ставнями пересиживают бурю, или спят, если арабские клопы дают им возможность заснуть. Рыжие, лютые, многосемейные, кровожадные клопы, эти арабские. – Это тоже был бич роковой. Но зато, как
