шаг к подвигу». Я схватил ручку и принялся за работу. Описал свои переживания при выполнении боевой задачи, когда в первый раз заступил в караул. Все эти чувства конечно, были переложены в Климова; внушил я ему и свои опасения, и свою настороженность. Даже огорчения собственные передал Игорю: мол, стоишь-стоишь на посту, а шпиона не видно, не получается подвиг.
И вот когда Климов окончательно расстроился из-за однообразия и серости караульной службы, я обрушил на него сель.
Середина заметки выглядела так:
«Через широкий двор автопарка катили мутные потоки, устремленные к самому низкому месту в дальнем углу, - туда, где был навес второго батальона.
Климов кинулся к боксам. Когда он вбежал под крышу, вода уже закрывала колеса автомобилей. Глинистая, с белой пеной, она кружила возле машин, металась в поисках выхода. Сырцовые стены пока еще удерживали ее напор. Но через двор неслись все новые потоки и врывались под навес. Что-то угрожающе хрустнуло наверху.
Климов понял: вода качнула стены. Если они рухнут, упадет и крыша. Машины будут изуродованы.
Климов, словно разведчик, обложенный со всех сторон погоней, огляделся, стараясь найти выход из создавшегося положения. Что делать? Что он может предпринять один? Звать на помощь? Пробовал дать сигнал в караульное помещение - сигнализация повреждена. Да и поздно: стена рухнет через несколько минут.
На труса в минуту смертельной опасности находит оцепенение. Он гибнет. У смелого человека в эти секунды молниеносно включаются находчивость и смекалка.
Игорь Климов выхватил из ближнего бронетранспортера лом и побрел, преодолевая сопротивление упругой воды, к тыльной стене навеса. Достигнув ее, опустил руки с ломом в воду по самые плечи. Вода была холодная и грязная, перед глазами кружились бумажки, мусор и окурки, принесенные неведомо откуда.
Климов изо всех сил ткнул ломом в стену. Лом вошел в мягкий и вязкий сырец. Климов ударил еще и еще. Кирпич схватывал лом и, будто дразня, подолгу не выпускал его. Солдат не видел результатов своих усилий. Получается или нет? В одно ли место он бьет? А бить надо было только в одно место, чтобы скорее одолеть стенку и открыть путь воде. Открыть внизу, у самого пола, Климов еще глубже погружается в воду. Она заливает открытый от напряжения рот. Игорь устал. Ему трудно дышать. Но он упорно двигает под водой ломом.
Наверху снова угрожающе затрещали стропила, взвизгнули металлические скобы. Но Игорь не побежал прочь. Он задолбил по стене с удвоенной энергией.
Тридцать красавцев. Тридцать боевых автомобилей ждали решения своей судьбы. Они стояли вычищенные, покрашенные, смазанные и надраенные, готовые к походу. Решал их судьбу молодой солдат Климов. Успеет он открыть дорогу воде - машины спасены, останутся в боевом строю. Не успеет - погибнут.
Климов бил ломом, падая на него всем телом.
Вдруг железный стержень проскочил в пустоту, и вода тут же зажурчала, заклокотала, пробиваясь на свободу.
«Вода расширит дыру сама», - подумал Игорь. Отошел в сторону и стал пробивать новое отверстие.
Когда он сделал вторую пробоину, лом выпал из обессилевших рук. В это время на помощь подоспели товарищи во главе с начальником караула лейтенантом Жигаловым. Они быстро пробили еще несколько отверстий - вода стала быстро снижаться. Навес и тридцать боевых машин были спасены!
Скромен и не кичлив советский солдат. Как часто он, совершив настоящий подвиг, краснеет, стесняясь назвать свою фамилию. Так же было и с Климовым.
– Выпустил воду, и все! - сказал он, смущенно улыбаясь.
– Ничего себе «выпустил, и все!» - весело повторил командир отделения младший сержант Веточкин. - До этого надо додуматься! Принять решение и осуществить в несколько секунд. А если бы навес рухнул?»
Младшего сержанта Веточкина я специально вставил в заметку, помня просьбу лейтенанта Жигалова. Фамилия Юры в газете, на мой взгляд, должна повысить его авторитет.
На следующее утро я оставил заметку дежурному по роте. Я был уверен: материал понравится майору Рослякову.
Через день вышла солдатская газета части. В ней и моя статья. Привожу ее полностью.
«Подвиг солдата
На днях, будучи в карауле, молодой солдат Игорь Климов совершил героический поступок. Он вступил в единоборство с разбушевавшейся стихией и спас автомобильную технику подразделения. Молодец, Игорь! Хорошее пришло к нам пополнение!
Рядовой
Я был поражен! Ни одного слова из моей заметки, кроме фамилий - автора и героя.
– Чего же ты так долго писал? - удивился Натанзон.
Я махнул рукой. Только Степан меня понял.
– Урезали?
– Все - и голову, и ноги, и даже хвост, - грустно ответил я.
– Не печалься, бывает.
А командиры довольны: и капитан Узлов, и Шешеня, и Жигалов, и Юра Веточкин. Ну конечно, и сам Климов. Слава приятна в любых дозах! Игорь вырезал заметку и отослал домой.
Встретил в библиотеке майора Рослякова.
– Здравствуй, Агеев! - весело улыбнулся он. - Здорово написал! Всей редакции понравилось…
– Я так и понял, - иронически ответил я.
– Обиделся, что сократили? Брось, Агеев. Ты не новичок в нашем деле. Понимать должен. Вышло новое постановление - надо было давать обязательно. Заметку ты сделал хорошую, немного расширь ее, добавь биографических данных, найди истоки подвига, и получится хороший очерк. Можно Пепелову послать. Кстати, он почти в каждом письме и по телефону о тебе справляется, приветы передает.
– Спасибо. И ему привет.
– Передам.
Взгляд у майора такой искренний и чистый, что обижаться на него невозможно. Действительно, чем он виноват? Формат газеты маленький, не будет же редакция ради моей заметки постановление сокращать?
Перечитал, поправил свой очерк и, переписав набело, послал подполковнику Пепелову в окружную газету.
У Степана очень озабоченный вид. И привез он эту озабоченность из отпуска.
– В чем дело? - спросил я. - С каких это пор у тебя появились от меня тайны?
– Идем. - Степан увел меня за казарму и рассказал следующее: - В поезде, когда возвращался из отпуска, встретил я девушку. Зовут ее Люба.
«Ну, наконец-то, - обрадовался я, - и у Кузнецова сердечные дела!» Хотел подковырнуть его шуткой, но лицо у Степана было такое серьезное, что я сдержался.
– Сидела эта девушка у окна, ни с кем не разговаривала. Я на верхней полке лежал. А она внизу. Грустная такая, бледная. Когда в купе никого нет и никто на нее не смотрит, она - платок к глазам. А как только соседи появятся - платок в сторону и в окно смотрит. Пробовали ее развеселить - не получилось.
«Не обращайте на меня внимания, - сказала она. - Мне просто нездоровится».
Ну что поделаешь, если человек болен? Нехорошо ему досаждать. Оставили в покое. А я сверху поглядываю, и кажется мне, дело не в болезни, а девчонка попала в беду. Живот у нее круглый, пятна коричневые на лице, готовится матерью стать. А сама очень молоденькая, лет семнадцати, не больше. И вот соображаю: если она ждет ребенка, это радость в семье, а тут слезы. Что-то не так! Вечером, когда все
