– Чего? - изумился Степан.
Любаша улыбнулась:
– Мелу, простого школьного мелу. Сам же говорил о прихотях. Вот и мне так мелу хочется… Запах его даже во сне слышу.
Мы переглянулись. Я не подозревал, что мел чем-то пахнет.
– Достанем! - уверенно сказал Степан. Мы ушли.
Дорогой мне сказал:
– В классах есть мел, в атомном и противохимической защиты. Ты возьми в одном, я - в другом.
На занятиях по физической подготовке, в поле, на тактике, на строевой Степан проявлял какое-то особое рвение. Он и прежде был добросовестным и старательным в службе, а последнее время просто одержимый какой-то.
– Ты что так стараешься? - спросил я.
– А разве заметно?
– Не было бы заметно, не спросил.
– Это хорошо…
– Что?
– Что заметно. Положение у меня сейчас такое, Виктор. Сбавлю накал в учебе - скажут, мешает история с Любашей. Начнут меня прижимать, постараются «нейтрализовать» причины, которые вызвали спад. Вот я и решил наддать, прибавить темп, улучшить результаты. Пусть считают, что Люба влияет на меня благотворно. Понял?
– Ловко ты придумал!…
– Не то слово. Обычно ты подбираешь точные слова, а тут не получилось. Словчить - это, наверное, чего-то добиться хитростью, а мне это, сам видишь, нелегко дается.
У младшего сержанта Веточкина возникли затруднения с солдатом первого года службы Трофимом Ракитиным. Солдат хоть и молодой, но силища в нем огромная. И, как это ни странно, она не помогает, а мешает Ракитину служить.
– Я десятку врагов башки снесу и без науки, - благодушно посмеивается он.
– Не те времена, - говорит Веточкин. - Сейчас не мечами воюют - сообразиловка главное.
– А что же, я лопух, что ли? Когда надо, я соображу и прикурить дам!
Веточкину трудно с ним спорить. Ракитин на каждом шагу доказывает, что в бою он не оплошает. Кросс проводит отлично. Мы тренированные, и то после финиша в груди у нас все рвется от перенапряжения, а Ракитин пробежит пять километров - и сухой, только раскраснеется, шутит над нами:
– Ну чего запыхались, как петухи после драки!
– У тебя сердце, наверное, железное, - удивляется Веточкин.
– У меня все железное, - басит Ракитин и колотит себя кулачищем в грудь так, что гул идет, будто от борта бронетранспортера.
На спортивном городке разбегается - земля гудит, перемахивает через «коня», не касаясь руками. Просто удивительно: такой здоровенный и в то же время легкий. Техники выполнения приема у него, конечно, нет никакой. И опять начинаются мучения командира отделения:
– Надо вот здесь руками оттолкнуться, а потом соскок, - поясняет Юра.
– А чего мне толкаться, когда без рук перемахиваю, - недоумевает Трофим.
– Да условия упражнения так требуют, на проверке двойку тебе закатят!
Ракитин с недоверием смотрит на Юру:
– Неужели они такие дурные, чтоб мне двояк ставить. Если бы я не прыгал, тогда резонно. Я же вроде с перевыполнением плана, без рук. А вы говорите - двойку. Нет, не могут проверяющие мне двойку поставить.
На штурмовой полосе настоящий спектакль. Как помчится Ракитин по полосе, так трещат все препятствия. Корпус у Трофима тяжелый, неповоротливый, ввалился в лабиринт - оттуда щепки полетели!
Лейтенант Жигалов смеется:
– Ну, в полном смысле наломал дров!
Юра Веточкин смотрит на своего здоровенного подчиненного растерянно: что с таким делать? А Ракитин ругается:
– На кой черт этих ловушек понаставили! На врага прямо надо идти! В геометрии сказано: самый короткий путь промеж двух точек - прямая. А тут нагородили!
– На войне все может быть. Не только в поле в атаку ходят. А вдруг бой в городе? - пытается убедить Веточкин. - Вот встретится на твоем пути уцелевший фасад здания, а наверху враг…
Ракитин ухмыляется:
– Ну и что же, я к нему наверх, как обезьяна, полезу?
– А как же?
– Да я тот фасад завалю, и все дела!
– Не очень-то завалишь. Это здесь, на учебной полосе, фасад из досок, а там кирпичный, - настаивает командир отделения.
– А я кирпичный завалю!
Ребята и командиры смеются. А что? И завалит: он - как танк, наш Ракитин!
Лева Натанзон ходит вокруг него после занятий и глядит откровенно восхищенным взором. Не раз уж подступал:
– Трофим, тебе надо боксом заняться. Ты же мировой полутяж будешь. Экстра-класс! Тебе только техникой овладеть. Лева точно говорит! Поверь ему!
– Нет, Лева, боксер из меня не выйдет.
– Почему? Трусишь?
– Нет. В деревне против пятерых выходил.
– В чем же дело? Лева тебе так поставит технику, на Олимпийские игры будешь ездить!
– Нет. Не могу я бить человека. Душа не позволяет. Раз я сильнее, нехорошо бить слабого.
– Чудак, там будут равные противники: и по весу, и по мастерству, - уверяет Натанзон.
Трофим крутит головой - не верит!
– Такого не может быть, я любого уложу.
– Вот и хорошо, чемпионом станешь.
– Чего ж хорошего, ежели я человека искалечу?
– Да не искалечишь, не бойся. Там такие соперники будут, что сам не устоишь.
Ракитин окончательно развеселился, смеется:
– Ну это ты врешь!
Лева просто выходит из себя:
– Ну и непонятливый же ты! Как раз это и нужно. Будешь всех побеждать. Чего ты упорствуешь?
– Все я, Лева, понимаю, - вдруг серьезно заканчивает разговор Трофим. - Нельзя мне боксом заниматься, потому что в сердцах лошадь убил. Норовистая была. Хотел ей помочь - телега застряла в колдобине. Ухватился за оглоблю, а конь меня копытом по плечу - хрясь! Ну я не сдержал себя. Очень больно было. Долбанул со злости по уху коню-то, а он упал и подох. Видишь, что получилось. А ты хочешь, чтоб я с людьми бился. Нельзя мне. Нехорошо…
Лева не теряет надежды переубедить Ракитина. Нам говорит:
– Это клад. Самородок! Он нашу страну на весь мир прославить может, уж Лева знает!
Заводил разговор с Трофимом и физрук полка. Его тоже Натанзон настропалил. Ракитин и офицеру отказал: «Людей бить не стану!»
