– Где ты встретил Олю?
– Около универмага.
– Во что она была одета?
– Спроси лучше сразу, с кем она была.
– Ну скажи.
– Не с парнем, не беспокойся.
– А чего особенного, могла идти с парнем из института.
Степан поглядел на меня тем пристальным взглядом, когда, мне кажется, он угадывает, что я скрываю и что хочу узнать. Понял и в этот раз: мне стало что-то известно об Оле. Поэтому сказал прямо, без дипломатии:
– Она не шла, а стояла с подругой и курила. Вот это мне сразу не понравилось. А потом уже и другое: ни разу не пришла к твоим старикам, не расспросила о тебе, хотя я сказал, что остановился у них и до какого дня буду. Не обижайся, Витек, мне показалось, не очень-то ждет она тебя…
Степана позвали в казарму. Я шел один вдоль ограды. Она постепенно закруглялась, охватывая полковой городок, и в голове моей медленно тянулись такие же, как стена, глухие мысли. Если не ждет, зачем пишет? Может, держит для коллекции? Девчонкам нравится, когда у них много поклонников. А возможно, и дальше глядит: я у нее про запас, она ведь невеста, о будущем, наверное, подумывает. В общем, что бы ни было, а нет у нее ко мне такого чувства, как у меня к ней. И писать она мне стала определенно по просьбе моей мамы. Встретились на улице: «Олечка, завтра у Вити день рождения, напиши письмецо, тебе ничего не стоит, а ему поддержка. Служба армейская ой как тяжела! Напиши, пожалуйста! Вот тебе его адрес». Я уверен, именно так было.
Недавно я отметил свое двадцатилетие, второй раз в армии сидел за столом именинников, а от Оли поздравления не было. Мама в этот раз не встретила, не напомнила. Ну а переписка наша завязалась случайно и поддерживается Олей от случая к случаю. Это я придавал ей такое значение, подтекст искал, а Оле я просто знакомый, один из многих. Плохи мои дела! Обидно. Выгляжу бедным родственником - писал ненужные письма, вроде бы даже навязывался и надоедал Оле. Но мне действительно не хочется потерять ее. Пусть курит, пусть! Это же ерунда. Но то, что я для нее безразличен, - это очень горько. Ладно, поживем - увидим. Скоро службе конец. Я теперь не Витя-школьник, сумею и за девушку побороться!
Дыхнилкин получил из дома очередное письмо и загрустил. Такого с ним прежде не бывало. Я спросил:
– Что, Семен, случилось?
– Мать хворает, - ответил он.
– В больнице лежит?
– Нет, дома. Надо какие-то лечебные ванны принимать, ноги у нее болят, а где она гроши возьмет. И у меня нет их. В карты выиграл бы, так здесь никто не играет.
– А много надо?
– Рублей двадцать.
Вот и у Дыхнилкина «лед тронулся». Никогда раньше о матери не вспоминал. А тут пожалел, забеспокоился. Значит, происходят и в нем какие-то не видимые для постороннего глаза перемены.
Пошел я к командиру взвода, рассказал про письмо.
– Может, помочь как-то матери? Есть же льготы для семей военнослужащих.
– Верно говоришь, - согласился Жигалов. - Посоветуюсь с Шешеней, организуем письмо в военкомат, чтоб помогли.
Шел я от взводного и думал: пока напишут письмо, пока оно дойдет, пока раскачаются в военкомате, а может быть, там еще и денег не окажется. В таких случаях надо действовать быстро.
Вечером, когда Дыхнилкин ушел покурить, я поделился своими мыслями с ребятами отделения.
– Давайте скинемся кто сколько может и пошлем матери Семена.
Юрик, сержант наш, так много натерпелся от Дыхнилкина, что сразу вздыбился:
– Такому помогать? Да я лучше выброшу эту трешку! - Но, сообразив, что в устах командира подобные слова звучат кощунственно, объяснил: - Не заслужил он нашей помощи.
– А ты подальше смотри, - сказал Степан. - Дело тут не в трешке, а в том, как это на Дыхнилкина повлияет. Не может это не затронуть его душу.
– Правильно говорит Кузнецов, - поддержал Игорь Климов. - Соберем деньги, дадим ему и скажем: на, хоть ты и не стоишь этого…
Мне такое предложение не понравилось:
– Нехорошо получается: оказываем помощь и тут же укоряем. Давайте соберем деньги и молча, чтобы Дыхнилкин не знал о них, отправим матери сами. Потом он узнает, мать напишет ему.
Ребята одобрили мой план, только Юра, давая трешницу, все же проворчал недовольно:
– Не поймет Сенька ваших тонкостей, у него извилин не хватит.
Собрали всего восемнадцать рублей. Скудно! Пошел я к Вадиму. Надежды, правда, было мало: не любил Соболевский эти филантропические затеи. Но Вадим тут же полез в карман.
– По скольку скинулись?
– По трешнице. - Он дал и тут же объяснил свой поступок: - Представляю, сколько натерпелась бедная женщина от этого подонка. Для нее могу и десятку выложить.
– Не надо. Курсовка стоит всего двадцать. А у нас теперь двадцать один…
В полку траур - умер майор Никитин. Случилось это на глазах Вадима. Шли они утром на склад химического имущества.
Шли вдвоем. Никитин чем-то был расстроен. И вдруг посередине двора на гладком месте споткнулся и упал. Вадим помог ему встать. Спросил: «Что с вами?» «Сердце кольнуло, - сказал Никитин. - Так и концы отдать можно». И тут же опять упал… и умер. Инфаркт! Болезнь века.
Занятия в полку шли своим чередом. Но где-то в столярной мастерской срочно строгали доски, делали гроб. В клубе готовили место для прощания. На кладбище пошли несколько человек рыть могилу. После обеда все было готово.
Мы идем прощаться с майором. Играет траурные мелодии оркестр. В читальном зале на возвышении, покрытом ковром, стоит красный гроб. В нем Ефим Иванович Никитин. Лицо у него серое и пористое, как дрожжи. В ушах звучит его голос: «Подожди, мать, дай насладиться службой!» Оказывается, офицеры и в мирное время умирают как в бою - на ходу. Утром ушел на работу, а в три часа дня уже похороны. Мне как- то не по себе от этой спешки. Нина Христофоровна и Поля, которые рыдают у гроба, наверное, опомниться не успеют, а майор уже будет в могиле. Но ничего не поделаешь, такие у нас места. Жара страшная. Надо торопиться…
Я прошел мимо гроба со своей ротой и остался у двери. К родным Никитина не пошел, неудобно, не такой уж я близкий. Там командование полка. Альбина и Вадим. Соболевский правильно сделал: сейчас надо помочь этой семье. Да, именно сейчас. А потом? Постепенно уйти в сторону? Если, конечно, он не любит Полю и не собирается жениться…
Вадим поддерживает Нину Христофоровну. С Полей - Альбина. Жены офицеров обложили гроб цветами. Не легко найти в нашей пустыне цветы. Но женщины принесли из своих квартир комнатные, в горшках, и поставили вдоль гроба. На красных подушечках ордена и медали майора. Много сделал он для Родины. И жизнь отдал. Нина Христофоровна не раз ему говорила: пора на пенсию. Теперь вот уедет отсюда одна с дочкой. Служба их кончилась…
Офицеры выносят гроб и ставят его на грузовик с опущенными бортами. Машина застелена ковровыми дорожками. Под похоронный марш процессия медленно движется через городок. Жара невыносимая, пот льется по лицам, но все идут медленно, скорбят о Никитине. Простой и добрый был он. Почему-то лишь после смерти замечают в человеке все хорошее. Вадим идет за гробом рядом с Ниной Христофоровной и Полей, лицо у него бледное.
