— Как так? — удивился Виктор.
— Ну вот, что ты ешь?
— Кашу манную, вареники, суп.
— А как ты этот суп находишь? Нюхать не умеешь, видишь — как слепой крот, передвигаешься…
Он остановился и поглядел назад. Виктор тоже обернулся.
За ним тянулась глубокая темная линия вытоптанной травы. Свисали поломанные ветки деревьев. За Гуком же лес смыкался невредимый, не оставляя никаких следов.
— Я конечно не индеец… — начал было Виктор.
— Честно говоря, я тоже, — абсолютно серьезно сказал Гук.
— Но ведь я же не в лесу живу, — оправдывался Виктор.
— Ну и что?
— Как — ну и что? — удивился Виктор. — Зачем мне заметать следы, если я иду в школу?
— А что там у вас врагов нету?
— Ну почему, завуч у нас вредный.
— А как он тебя находит?
— Он? По телефону.
— Вот видишь. Если б ты не оставил ему телефона и был повнимательнее, он бы тебя не нашел.
— Ничего, нашел бы по адресу.
— И адреса не надо было оставлять. Элементарных вещей не знаешь.
— Или через милицию.
— А что это?
— Ну, как тебе сказать. Если дорогу в неположенном месте перешел или взял у кого-нибудь что- нибудь без спроса, то она тебя накажет.
— А она сильно мучает?
— Иногда, говорят, сильно.
— М-м, — задумался Гук, — это мы совестью называем. Если что-то нехорошо сделаешь, она потом насмерть замучить может.
— Ну-у, это не совсем то, но вообще…
Они еще побрели молча. Где-то звучал оркестр кузнечиков.
— Интересно, — сказал Гук, — а у Грымзы есть совесть?.
Виктор пожал плечами.
— Наверное, есть, — продолжал Гук, — но она ее не чувствует. Как бывает, когда ногу отсидишь, знаешь?
Виктор кивнул:
— Значит она, что, совесть отсидела?
— Вроде того, — согласился Гук.
Хор кузнечиков стал громче. Деревья расступились, и Виктор с Гуком вышли на поляну, окруженную со всех сторон жасмином. На холмике, впереди, на инструментах играл сводный оркестр кузнечиков и сверчков. На нависающих над холмом ветвях расселись светлячки, освещая пространство вокруг холмика. На бревнах лежащих поперек поляны, расселась разнообразная лесная публика, часть которой Виктор видел при походе на Грымзу.
Виктор с Гуком уселись среди группы веселых усатых водяных, опутанных тиной и белыми речными цветами.
Вольный наигрыш оркестрантов прекратился, крупный кузнечик постучал дирижерской палочкой по пеньку, с которого управлял оркестром, и зазвучала красивая, немного грустная мелодия. Светлячки снялись со своих мест и поднялись в ночной воздух над площадкой. Они кружились, согласно музыке, и сливались в удивительные узоры, навевавшие почему-то одновременно тоску и радость. Узоры то складывались, то распадались и, казалось, что это часть звезд сорвалась со своих мест и теперь в танцах соединялась в новые, доселе невиданные, созвездия, мерцая голубым, желтым и зеленым светом, который искрами отражался в глазах взволнованных зрителей.
Вдруг раздался шелест крыльев, и на сук березы над холмом опустился черный дрозд. Музыка разом прекратилась. Светлячки остановили свое движение. Все замерло. И тут, в абсолютной тишине, запел дрозд. Он пел, и его голос, все усиливаясь и усиливаясь, летел с жасминовой поляны. Виктору казалось, что он перестал существовать. Что он растворился в сумерках и стал большим-большим. Ему чудилось огромное синее море, над которым вставало солнце. Летний теплый ветер. Запах осенних листьев и река, медленно текущая в тумане.
Когда дрозд прекратил пение и улетел, Виктор не сразу пришел в себя. Он все еще видел перед собой синие отблески моря. Потом оркестр заиграл танцевальную музыку, и светлячки закружились в стремительном хороводе. Часть слушателей повскакивала и пустилась в пляс. Особенно удивительным был один старый пень, прыгавший, выкидывавший коленца и сыпавший вокруг желтой трухой. Водяные встав в кольцо, тоже лихо прыгали и трясли бородами из тины. Вдруг на площадку серой молнией метнулось что-то мохнатое и полосатое.
— А-а-а! Грымза! — заверещал чей-то пронзительный голос.
Поднялся жуткий переполох. Народ, никак не ожидавший вторичного появления Грымзы, хлынул во все стороны. Два ежа свернулись прямо посреди площадки. Третий никак не мог, потому что был с барабаном. Голодная Грымза, не имея выбора, схватила бедолагу за лапу и кинулась в сторону Виктора, окаменевшего от такой стремительной смены событий.
Видимо она приняла его за валун из-за неподвижности. В этот решительный момент Виктор вспомнил про сельдерей и взял его на изготовку. Примерившись, он попытался хлестнуть по хищнику, но удар пришелся по старому пню, который был глуховат и все еще продолжал танцевать на краю поляны. Грымза, шарахнувшись от запаха сельдерея, пронеслась мимо. Лесной народ никак не мог организовать оборону.
Грымза, ослепленная светляками, боялась нырнуть в лес, чтобы в темноте не врезаться в дерево. Обезумевшая, она металась по поляне. Еж орал. А его барабан весело постукивал по кочкам. Пень, видимо принявший стук барабана за очередную мелодию, тщетно пытался попасть в такт.
Тут над поляной пронеслась мелодия флейты. Нагнав Грымзу, она влетела ей в уши и оттуда загремела «Барыня». При первых аккордах народной песни Грымза встала на задние лапы, отпустив еже, поставила передние на бока, сделала шаг влево, потом вправо и лихо пошла отплясывать «Барыню» под аккомпанемент лившейся из ее ушей музыки. Народ остолбенело смотрел на это странное представление.
Грымзе вовсе не хотелось танцевать, ей хотелось убежать, а еще больше — плакать. Но поделать она ничего не могла. И лихо вертелась в народном танце. Пень тоже скакал лошадью. В конце концов, Грымза ухитрилась подтанцевать к краю площадки и уплясала со страшной скоростью куда-то в темные поля.
Оттуда ей уже никогда было не вернуться в их лес. Площадка постепенно опустела. Оживленно обсуждая последние события, водяные и кикиморы позалезали в свои темные лужи и болота. Остальные разбрелись по норам и гнездам, думая о том, что неинтересным сегодняшний день уже никак не назовешь и довольные ложились спать. Виктор устало уселся на бревно в центре опустевшей площадки. Светало. Где-то запел первый соловей. Дневная жизнь сменяла ночную. Виктор не заметил, как подошел Гук.
— Ну что? Домой идешь?
— А где Грымза? Далеко? — спросил Виктор.
— Порядочно. Назад ей уже не вернуться. Она же дороги не видела.
— Бабушка скоро проснется.
— Успеешь.
Тут Гук остановился как вкопанный.
— Пень с ушами! — сказал он.
Виктор с удивлением посмотрел на него.
— Кто?
— Я! — ответил Гук. — Я пень с ушами! Про Храпатуна с этой Грымзой забыл!
Виктор схватился за голову.
