твердых лопаток, чуть ниже погон, выросли громадные светлые крылья. Да такие, что тут же уперлись в углы избы и заслонили не только портрет полководца, но и всю стену. Уж не на дядю Василя был похож сидящий за столом человек, а на ангела. На Георгия Победоносца. Семашко понял, что зря сомневался в Косте. Костя — он парень нашенский. Такой мужик с верного пути легко не сойдет.
Рука участкового отпустила пистолетную ручку и звонко защелкнула кобуру.
— Тело-то осталось, — толковал Костя, — только прежнего сознания у меня больше нет.
— Где ж оно?
— Слилось с Богом, — ответил нашенский парень Крыжовников.
Мышление в масштабах Вселенной
Семашко глядел на Костика и вспоминал, как возил его на милицейском мотоцикле 'Урал' по деревне и как рядом бежали деревенские псы, пытаясь укусить машину за колеса.
— Вот задурили мужику голову-то! — соображал участковый, вроде бы помахивая огромными крыльями. — Был сознательный парень, перспективный, а теперь-то как же?
— Как же ты без сознания-то ходишь? — спросил участковый. — Без сознания на земле лежат, бледные. А ты вон какой…
— Какой? — поинтересовался Костя.
— Не бледный, — ответил участковый.
— Сознание-то у меня есть, — поправил Константин, — только оно теперь стало космическим. Я мыслю в масштабах вселенной. Надо, чтоб теперь у нас вся деревня думала в таких размерах. Думайте в масштабе космоса, дядя Василь, — попросил Крыжовников.
Но Семашко-то мыслил все еще в масштабах своего участка. Ведь если он начнет думать из космоса, то вряд ли увидит правонарушения, которые творятся в Чушках.
— Костик, — сказал Семашко. — Я к тебе по-человечески. Как старший товарищ. Выбрось дурь из головы, тетку с дядькой пожалей. Приходи завтра, мы тебе новый паспорт оформим.
Когда Костик уже выходил, Семашко крикнул ему вслед:
— И думай хотя бы в размерах страны. Не пересекая границ.
А по бокам головы участкового покачивались огромные световые крылья.
Невиданная гора Меру
Василиса Липовна встала с завалинки участка и, вытирая платком горькие слезы, подошла к Косте. С ее левого плеча свисал выцветший туристический рюкзак. Возле Костиных ног радостно завертелся Бушлат.
— Ну что, Кость, — сказала тетка, — тебя насовсем отпустили или эта…, — здесь дыхание Василисы Липовны ненадолго прервалось, — …вещи собрать?
Понял Костя, что пока он пытался расширить сознание дяди Василя, тетка паковала ему вещи в долгую сибирскую дорогу.
— Да насовсем, теть, насовсем, — задумчиво ответил Костик и почесал за ухом приникшего к нему Бушлата. — Только ведь, дзэнскому монаху все равно, на свободе он или в тюрьме.
На сердце Василисы Липовны стало радостно оттого, что Костя вернулся, и оттого, что его, вернувшегося, не увозят от нее опять. Поэтому ей не хотелось спорить с племянником. Василиса Липовна вынула из рюкзака пирожок с мощным капустным запахом и протянула Косте.
— Это, конечно, — вроде бы согласилась она. — А все ж на свободе-то лучше. А, Кость?
Крыжовников один пирожок надкусил сам, а другой кинул Бушлату. Пес клацнул зубами и вытянул из пирожка длинный капустный лист. Он был похож на зеленого червяка, которого рыбак достает из земли. Бушлат отходил все дальше, а капустный лист все не кончался, потому что свернут был в пирожке особым способом. Казалось, Василисе Липовне удалось запечь в пирожке целый кочан, и притом все его листья между собой склеить. Наконец Бушлат дошел до забора и понял, что отступать дальше некуда. Пес вроде бы удивленно крякнул и двинулся в обратном направлении. Создавалось такое впечатление, что в пирожке и в Бушлате были две магнитофонные бобины, соединенные зеленой лентой. Сначала одна размоталась, а теперь ленту наматывала другая, та, что была в собаке. Наконец пес воткнулся носом в пирожок. В Бушлате что-то щелкнуло. Сейчас бы было в самый раз заиграть какой-нибудь музыке, однако пес, как небольшое подкошенное дерево, закачался и, абсолютно молча, упал к ногам Кости.
— На какой свободе? — переспросил Костя, почесывая серебряный бок Бушлата. — А что, теть, вокруг-то?
Василиса Липовна оглянулась. Позади располагался участок с милиционером Семашко внутри. За избой был сельский сад, который горел яблоками сорта 'Белый налив', словно ожерелье жемчугом. По другую сторону дороги, за участковым забором имелся колодец, похожий на небольшой терем с дверью в крыше. А накрывало все это хозяйство голубое чушкинское небо.
— Село наше вокруг, — пожала плечами Василиса Липовна, — Чушки. Чему ж еще быть?
— Тюрьма вокруг, — вздохнул Костя. — Весь наш мир для свободного духа — тюрьма!
— Это отчего ж? — удивилась Василиса Липовна. Пятьдесят пять лет она прожила в родной деревне и не знала, что все это время находилась в тюрьме.
— А оттого. Вот, к примеру, захотела ты хлеба за пять пятьдесят. Приходишь в магазин, хлоп-хлоп по карманам, а денег-то нет. Нет пяти пятидесяти. Чего делать будешь?
Бушлат глухо икнул из-под ног. Вроде бы тоже интересовался, мол, чего же будешь делать, Василиса Липовна, коли денег нет? Хотя ему-то было все равно. Поскольку сыт он был до безобразия.
— Как чего? — удивилась тетка. — Домой сбегаю. Нешто далеко? Или тут же, у продавщицы, у Вальки, займу.
— А не даст Валька, что тогда?
— Как это не даст?
— А вот не даст. Обидится и не даст.
— Кто обидится? Валька-то?
— Ну.
— Права не имеет. Я ей тысячу раз занимала. Ножницы давала кусты резать. Секатор. А она не даст? Чой-то?
— Ну всякое же бывает. Мелочь кончится. Не будет же она тебе сто рублей на хлеб занимать?
— Сто не будет, а пятьдесят, пожалуй…
— Да не будет пятидесяти.
— Тогда у Златорукого возьму. Златорукий у меня прошлый год тачку все лето пользовал. Колесо восьмеркой сделал. До сих пор чинит.
— А и у него меньше ста не будет. У всех только больше.
— Да что-то я тебя, Кость, не пойму. К чему клонишь-то?
— А к тому, что наш мир — тюрьма. Не будет у нас пяти пятидесяти и помрем с голоду. Надо, чтоб все забесплатно было. А такое на Земле быть не может. Это возможно только на горе Меру.
— Где? — не поняла Василиса Липовна.
Костя поднял взгляд своих зеленоватых с просинью глаз над участком и, как говорится, устремил вдаль. Вдали стояла, сверкая снежной шапкой, невиданная гора Меру.
— В Киото учат, что в центре вселенной стоит гора Меру. И на ней живут те, кто достиг бессмертия. Уж там не надо ни воды, ни еды. Там все всегда счастливы. Они посылают на землю особые лучи добра.
Бушлат будто бы из-под земли утвердительно икнул. Будто бы он сам бывал на легендарной горе, и сам посылал вниз чудесные лучи.
