Подойдя к кустарнику, где находились Блок и шофер, Рэке и Фриц услышали со стороны деревни шаги.
— Это смена? — спросил Рэке.
Фриц отрицательно покачал головой.
Рэке подождал секунду, затем окликнул приближавшегося и спросил пароль.
— Это я, Восольский! — раздалось в ответ. — Идите сюда, товарищи, я задержал нарушителя.
В луче света карманного фонаря Рэке увидел учителя, крепко державшего за рукав незнакомого мужчину, которому на вид было лет тридцать. В другой руке незнакомца был чемодан.
— Обыщите этого человека и покараульте его, — приказал лейтенант Фрицу и обратился к Восольскому: — Подойдите поближе. Где вы его задержали?
— Около деревни. С полчаса назад. Он, наверно, перешел границу там, наверху, в лесу над обрывом. Я делал обход, а когда с той стороны взлетели сигнальные ракеты, появился он. Сначала он попытался бежать, но потом, видимо, передумал. Я знал, что здесь ваш пост, и поэтому сразу повел его сюда.
Рэке уточнил время задержания, поблагодарил Восольского и попросил его идти в деревню. В это время подошла смена. Рэке решил отослать шофера и доставить нарушителя границы вместе с Каном и Блоком на заставу.
— Вы откуда? — спросил Рэке незнакомца.
— Из Франкфурта. Вот уже два года хожу без работы. Одним воздухом сыт не будешь.
— Давно в дороге?
— Со вчерашнего утра. Я рассчитывал попасть сюда сегодня утром, но меня задержали на той стороне. Час назад меня доставили к границе и показали дорогу. Вы отправите меня обратно?
— Почему?
— Мне сказали, что вы или отправите меня назад, или посадите в тюрьму.
Рэке засмеялся.
— Ладно, поговорим об этом позже. А теперь пойдемте с вами.
* * *
Вот уже несколько дней в доме Манегольдов царила гробовая тишина. Ганни ходила бледная, растерянная, ни с кем не разговаривала.
Как–то вечером вся семья сидела за столом и ужинала. Ганни нехотя поковыряла вилкой мясо, потом отодвинула от себя тарелку и обхватила голову руками. Мать со страхом смотрела то на дочь, то на мужа. Она видела, что Франц с трудом сдерживает свой гнев.
И вот гроза разразилась. Манегольд ударил ручкой ножа по столу.
— Хватит с меня! Я хочу наконец знать, что с тобой происходит! Не разговаривает ни с кем! Не ест! Пока еще никто не отменял права родителей требовать у своих детей отчета! Почему Фриц не показывается? Вы что, поругались?
Ганни молчала. Заливаясь слезами, она уронила голову на стол. Манегольд заподозрил недоброе: «Не наделали ли оба глупостей?» Но он отогнал эту мысль и, быстро поднявшись, тряхнул Ганни за плечи.
— Встань и посмотри мне в глаза! И не пытайся лгать!
Ганни с плачем вырвалась из рук отца и выбежала из комнаты.
— Я сверну этому сопляку шею, а ты… — Он погрозил дочери кулаком и хотел было последовать за ней, но Лене остановила его:
— Успокойся, Франц! Я сама с ней поговорю. Манегольд в волнении замахал руками:
— «Успокойся»! Разве ты не видишь, что случилось? Твоя дочь попала в беду, а ты делаешь вид, будто тебя это не касается! Оставь меня!
Лене решительно остановила мужа:
— Перестань кричать! Ты знаешь, мы к этому не привыкли. Тебе всегда мерещится самое плохое. Иди и сядь. Ганни уже взрослая, сама знает, что ей делать!
— «Взрослая»! «Взрослая»! Я…
Лене не дала ему договорить и усадила на стул. Дрожащими от волнения руками он раскурил трубку. Затем, оглянувшись, увидел, что Лене исчезла.
Лене вошла в комнату дочери. Ганни лежала на кровати и плакала, уткнувшись головой в подушку. Лене присела на край кровати и ласково погладила дочь по голове.
— Не сердись на отца, Ганни. Ты же знаешь, какой он у нас крикун. Иди ко мне, расскажи все… Мы ведь всегда понимали друг друга. Ну, иди же…
Ганни бросилась к матери и, продолжая всхлипывать, спрятала лицо на ее груди.
— Это правда, что отец подумал?
Ганни увидела на лице матери выражение боязни и озабоченности.
— Нет!
— Но что с тобой? Вы поссорились с Фрицем? У молодых это бывает. Еще помиритесь, дитя мое. Ну, скажи же мне, что у вас. Тебе станет легче.
Ганни подняла голову. В ее глазах застыла невыносимая боль.
— Все кончено, мама, все… Фриц… Он… Мария видела его с этой, с берлинкой…
Лене Манегольд облегченно вздохнула: «Слава богу! Хорошо, что только это, а не другое…»
— Ты говорила с ним?
— Нет. Я не хочу с ним разговаривать!
— Ты все еще любишь его?
Ганни молчала. Она только крепче прижалась к матери и разрыдалась еще сильнее. Лене Манегольд все это было знакомо.
— Поплачь, доченька, тебе станет легче. Может, у вас еще все наладится. — С этими словами она вышла из комнаты.
* * *
Фриц Кан увидел, что свет в комнате Барбары погас. Значит, сейчас она выйдет. Сорвав стебелек травы, он взял его в рот. Уже десять минут он ждал Барбару в кустах, метрах в ста от ее дома. Идя к ней, он два раза останавливался и даже был близок к тому, чтобы вернуться. Но стоило ему подумать о Барбаре, представить ее лицо, как его благие намерения сразу пропадали. Фриц стыдился самого себя, вспоминая о Ганни. Ведь он любил ее: любил ее волосы, глаза, губы, голос, который иногда звучал печально, а потом снова становился звонким и веселым, ее тонкие руки…
Фриц лег на траву и закрыл глаза. «Со всем можно покончить одним махом, — подумал он. — Забыть все».
Послышались шаги.
— Фриц, ты здесь? — услышал он знакомый голос, и сразу беспокойные мысли оставили его. Не вставая, Фриц привлек девушку к себе и стал целовать.
— Извини, я заставила тебя ждать. Фрау Шуберт задержала меня.
— Пришла! Я так тебя ждал!
Он совсем близко увидел ее глаза. В них отражались звезды, которые, казалось, обещали ему самое большое счастье на свете.
— Какое счастье, что я встретил тебя, Барбара…
Она обняла его и печальным голосом спросила:
— Надолго ли? Скоро я уезжаю. И все будет, как и прежде. Не сломался бы тогда мой каблук, мы и не встретились бы.
— Нет! Мы будем писать друг другу. Не навечно же я здесь. Мы снова увидимся, да? Скажи мне «да»!
— Может быть… Ты быстро забудешь меня. Ведь ты пограничник и всюду бываешь. А девушки ведь всюду есть…
Фриц покачал головой:
— Нет, Барбара. Ты не должна так думать. Верь мне!
— Ах, все это не так просто, как кажется. Обещания давать легко, а еще легче их не сдерживать. Я ведь не первая у тебя. Та, другая, из деревни…
— Мы уже говорили об этом, Барбара. Сколько можно! Зачем ты меня мучаешь? Поговорим лучше о
