некоторые подозрительные конверты.
- Ты говорила, что нечто подобное случалось и раньше?
- Да. Дважды. Первый раз было одно из случайных совпадений.
Несколько лет тому назад наш город встречал двухсотлетие – он одним из первых был заселен на этой территории. Был праздничный парад, большое количество участников. Ото всюду прибыли телевизионные группы – из Бостона, Ворчестера, и даже Нью-Йорка – для съемки всего этого события. Одна телевизионная сеть планировала специальную программу о том, как маленький городок празднует свое двухсотлетие. Сюда на неделю или на две прибыли репортеры, операторы и постановщики. Грей подумал, что нам было бы логично уехать отсюда на две недели – государство оплачивает наше пребывание в Мене. Две недели на берегу моря, на пляже. Но кое-что делало этот отдых нелегким – осознание причины нашего отъезда.
- Кажется, я помню этот марш, - сказал Адам. - Я помню, что меня что-то разочаровало. Я маршировал в большой колоне бойскаутов, и вдруг мы свернули на Майн-Стрит, а потом вы с Па говорили, что в лучшие времена ходили, чеканя шаг, и это звучало, словно хлопки в ладоши.
Мать добавила:
- Все это по вине твоего отца, и я таила это, Адам, - в словах матери снова слышалась печаль.
- Что было в другой раз?
- Такой же переполох. Свидетель перед Комитетом Конгресса в Вашингтоне сказал, что он имел секретные материалы, составленные журналистом, который давал первые показания. Он сказал, что журналист исчез при загадочных обстоятельствах, и при этом на севере появился какой-то неизвестный страховой агент. Все это было очень неопределенно, конечно же, но Грей почувствовал, что у нас может и не быть другого шанса. И снова, мы поехали в какое-то путешествие. На этот раз в Калифорнию, в Сан- Франциско. На неделю. И каждый день там были дождь, жара и холод. Тебе было только семь. Так получилось, что те показания ничего не изменили в жизни твоего отца, но для некоторых журналистов такая ситуация обернулась тем, что им пришлось превратиться в агентов ЦРУ.
В дверь позвонили. Напряженная пауза; его мать внезапно вздрогнула, словно оживший труп в фильме ужасов. Ключ повернулся в двери, и отец вошел в прихожую.
- Хорошо, Адам, - сказал он. - Ты дома, - он посмотрел на мать. - Ты сказала ему?
В первый же момент, Адама начало тошнить от морщин на отцовском лице – маленькие бездны, углубляющиеся в кожу.
Отец быстро прошел в гостиную.
- Смотри, - сказал он. - Мне кажется, мы можем на выходные куда-нибудь смотаться, например, на север – сейчас самое подходящее время года побывать там. Мы остановимся в чудесном мотеле, и может быть Старый Инн посетит нас во время традиционного Ново-Английского обеда, - он хлопнул в ладоши сцепив их, словно в ожидании дальнего путешествия, которое будет приятным. - Я думаю, что можно. И, Адам, в понедельник, где-нибудь по дороге мы можем позвонить в школу и договориться о твоем отсутствии в тот день. И у нас будет возможность отдохнуть сегодня, в воскресенье и в понедельник. И, кто знает, может, мы задержимся и на вторник.
Отцовский голос был жизнерадостным и жаждущим. И почувствовав холодок, Адам внезапно осознал, что это – правда: отец играл в игру, не веря стенам, действуя, словно не было того телефонного звонка, принятого от мистера Грея. Его лицо стало изможденным, а глаза осторожными и подозрительными, и блеск энтузиазма в голосе остро контрастировал с тем, как он выглядел на самом деле.
- Ладно, надо укладываться, - сказал он, повернувшись к матери.
Она улыбнулась, угасая.
- Я готова. Мой чемодан всегда уложен.
Отец кружился около Адама, водя руками над его плечами.
- Все будет хорошо, Адам, - шептал он. Шептал членораздельно - здесь, в гостиной. «Что значит их разворот друг к другу?» - подумал Адам. – «Что за шанс дает нам мистер Грей?» В первый же момент, ужас ситуации родителей стал реальным и для него.
- Надо идти, - сказал отец. Его руки теребили плечи Адама. Пучина тоски кипела в его глазах.
- Окей, Па.
Мать уже спускалась в подвал за чемоданами.
(пауза 20 секунд)
Т: Тебе нужно немного передохнуть?
А: Нет. Я хочу дойти до полного конца. Моя голова трещит, но я не хочу пилюли. Мне нужно закончить, поставить точку…
Т: Нам надо продолжить…
TAPE CHANGE:
END OZK014
Мотель находится на окраине Белтон-Фолса, и я жму к этому месту. Уже темно, и я знаю, как опасно находиться на дороге без фонаря и световозвращателей. К тому же, я в камуфляжной куртке. Все это делает меня вообще невидимым. Но я весь в побоях и не хочу идти пешком. Кости бурлят от боли, я утомлен, легкие горят, руки и ноги зябнут, но я продолжаю крутить педали. Машины пролетают мимо, ослепляя меня, и одна из них сигналит – звук клаксона вопит во мраке, но я еду. Я всего лишь в полумиле или чуть дальше от бензозаправки, у которой я сверну к этому мотелю. И уже вспоминаю его название: «Rest A-While Motel» [«Отдых на колесах»], и это небольшая площадь с отдельными кабинками. Мать тогда сказала: «Разве это не романтика?». И мы остановились здесь. Большинство кабинок были двухместными, но их можно было сдвинуть в домик, так что мы могли быть вместе всю ночь. Мы ложились в таком сдвинутом домике, и я чувствовал себя в комфорте и безопасности, слушая отцовский храп и дыхание матери – ритмичное, вибрирующее и напоминающее танец бабочки на ее губах.
Я вспоминаю и еду. Позади магазины и дома, и длинный торговый центр, проплывший мимо, будто огромный бесшумный корабль. У меня за спиной ревет мотоцикл, проносится мимо и почти сносит меня с дороги. И, наконец, я вижу огни заправочной станции напротив мотеля. Мои засохшие губы и я кричим: «Ура!». Мотель близко. Я ехал так далеко, ничего не остановило меня, и больше уже ничего не остановит. Ночью я буду спать в кабинке, в которой год назад я останавливался с матерью и отцом, и, думая о них, снова буду в тепле и безопасности. А завтра я встану, и приеду в Ротербург-Вермонт. Он через реку отсюда.
Мотель не освещен. Вывеска не горит. Она качается на ветру. Кабинки имеют запущенный вид. Мотель закрыт на зиму, напоминая мороженое в морозильной камере. Я осматриваю кабинку, отведенную под офис – она также заброшена. Я оставляю байк и захожу внутрь. Дверь легко поддается, она не закрыта на ключ. Я толкаю ее, открываю, и запах спертого пространства бьет в ноздри, вонь всякого старья висит в воздухе. Свет уличных фонарей проецируется окнами на стены и на пол. Два кресла – одно на другом в неприличной позе. Стол завален бумагами, книгами и всяким хламом, словно кто-то злобно все расшвырял. Меня интересует, который час, и где еще я смогу остановиться на ночь. Голова пульсирует, и тело жаждет отдыха. Не помешали бы и лекарства, чтобы поскорее уснуть.
Я ставлю оба кресла на пол, сажусь в одно из них, а на другое кладу ноги и какое-то время отдыхаю – прямо в одежде. Поразительно, как все может измениться за один лишь год: кабина выглядит или скорее кажется заброшенной уже как многие годы. Я думаю о том, как быстро происходит процесс разложения, и содрогаюсь. Вспоминаю о пилюлях и тысячу раз жалею о том, что не взял их с собой. В голову приходят истории про наркоманов, пристрастившихся к героину или марихуане. Они крушат витрины магазинов и кого-нибудь убивают, не справляясь со своими внутренними проблемами. И я начинаю их понимать. Именно в эту минуту я многое могу отдать за то, чтобы лечь в постель. Пилюли действуют магически и успокаивают.
