не книжные герои, чтобы пули зубами ловить. И самое главное, — лица этих сотрудников незнакомые. Ни одного из них я раньше не видел. А потом… Потом была дорога на Базу. Под усиленным конвоем, без объяснений и лишних слов. Пытался что-то выяснить, но как выяснилось зря. Вместо ответа — получил несколько раз прикладом по рёбрам. Молча.
Пять дней в одиночной камере. И только на шестой, — первый допрос. Потом ещё и ещё. Только дознаватели менялись и стиль общения. Я даже лица не успевал запоминать. Одни грозились, другие мягко пытались влезть в душу и угощали сигаретами. Один мой сослуживец, русский, любил повторять одну хорошую фразу. «Сигарету можно взять, а вот от жизни придётся отказаться». Не знаю откуда это выражение, но оно очень точно передавало поведение следователей. Тех, которые «добрые». И вопросы, вопросы, вопросы… Одни и те же вопросы, одни и те же ответы. Подлавливали на мелочах, на оговорках, на случайных совпадениях, облачённых в сухую форму протокола. Может, это и прозвучит несколько странно, но я ждал похожего финала. После всех наших приключений. Их было мало? Пусть так. Но даже этой малости хватает, чтобы нас, по тихому, списать в «безвозвратные потери».
— Где и при каких условиях вы захватили Мастер-шлюз?
— Вы с ума сошли?
— Отвечайте на вопрос, Нардин!
— Я его в глаза не видел.
— Вы лжете!
— Пошёл к бениной мамаше, придурок.
— Ты что, мясо, в карцер захотел?!!!
Жаль, что стулья здесь хлипкие. Не убьёшь. Даже если с размаха запустить. Не повезло. За разбитую голову следователя меня даже не били. Почти не били. Так, попинали немного, для порядка. Чтобы знал своё место. В карцере…
Следователя сменили. На его место пришёл другой. Маленький и невзрачный человек, с помятым выражением лица. Скучный и занудливый, как осенняя муха. Он ни единым словом не вспомнил происшествие с его предшественником. Не угрожал и не запугивал. Только пистолет держал под рукой. На столе, прикрытый листком бумаги. И опять вопросы… Бесконечные, как человеческая глупость.
— Ваши подельники уже давно признались. Хотите почитать их показания? — человечек махнул тонкой пачкой листков. Первый лист немного помят, а на последнем какое-то пятно.
— Устройте очную ставку.
Спустя две недели, во время очередного допроса, открылась дверь и вошёл Виктор. Как всегда — без стука. Не принято в этом мире стучать в двери. Подошёл к столу, махнул рукой вскочившему со стула дознавателю и взял протокол допроса. Несколько секунд читал, а потом посмотрел на меня.
— Не густо, — подвёл итог он. — Что будем делать, Нардин?
— Он упрямый, как…
— Не тебя спрашиваю, — оборвал дознавателя Виктор. Затем присел на край стола, достал из кармана пачку сигарет и посмотрел на меня. А глаза колючие, как две ледышки. Я повёл плечами.
— Говорят, что ты буйный, — продолжил он. — Потому и сидишь в наручниках. Избил следователя, покалечил охранника. И за все эти художества, тебя даже не наказали. А могли и пристрелить, «при попытке к бегству». Не ценишь, как выяснилось, Нардин, доброго отношения, — пожал плечами Виктор. Сказал таким тоном, что сразу и не поймёшь, — рад он такому исходу или наоборот, жалеет, что меня не убили. Немного помолчал, словно не мог решить, — стоит ли освобождать мне руки. — Ладно, сними ему наручники, — не поворачивая головы приказал он следователю, — он будет смирным.
— На твоем месте, не был бы так уверен, — усмехнулся я и поморщился. Одно ребро мне всё-таки сломали, сволочи.
— Ну и дурак.
Он подождал пока мне освободили руки и протянул пачку.
— Закуривай. Думаю, что от рака легких мы умереть не успеем.
Несколько минут мы молча курили. Следователь стоял позади меня, словно боялся, что я сейчас возьму и брошусь на своего начальника. Или бывшего начальника? Чёрт знает…
— И что это за кобеляж при аресте? Тебе, что, трудно было встать на колени?
— Ты слышал о капитане Данжу? «Одноруком».[41]
— Не приходилось.
— Тогда не поймешь…
— Оставь нас, — Виктор посмотрел мне за спину.
— Но…
— Я неясно выразился?
— Да, конечно, — стушевался следователь.
Хлопнула дверь и в кабинете стало тихо. Виктор молча курил, рассматривая меня, словно интересного зверька, случайно попавшего ему в руки.
— И что прикажешь с тобой делать, Нардин?
— Выдать премию и отпустить в отпуск, — криво усмехнулся я. — Для поправки здоровья.
— В отпуск, говоришь, — разделяя фразу на слова, произнёс он. — Можно и в отпуск. А можно и расстрелять.
— За что?
— Чтобы не лез, куда не просят.
— Дело твоё…
— Ладно, Нардин… Никто тебя стрелять не собирается. Пока что, — он поднял на меня глаза и повторил, — пока что не собирается.
— Хорошее начало.
— Какое есть. А теперь, слушай внимательно…
Я вернулся в свою комнату на рассвете. Спустя две недели, после того, как мы с Каримом попытались проникнуть в ангар. И внутренний голос, дьявол его раздери, подсказывал, что нам несказанно повезло.
Прошёл мимо спящего на стуле консьержа, поднялся по лестнице и открыл дверь в комнату. В одном из кресел, стоящем у окна, накрывшись камуфляжной курткой, спал Шайя. Скрестив руки на груди и закинув ноги на журнальный стол.
— Привет, старик! — я устало опустился напротив него.
— Медведь? — он приоткрыл глаза и сонно посмотрел на меня.
— Нет. Генерал де Голль, собственной персоной. Тебя давно выпустили?
— Вчера, поздно вечером, — Карим выпрямился и потёр руками лицо. — Извини, что вломился без приглашения, но меня, как выяснилось, выселили.
— Как так?!
— Так, — Шайя пожал плечами, с хрустом потянулся и зевнул. — Отказали, понимаешь, в номере. Мол, извольте валить к чёрту, monsieur Карим. Вещи, надо отдать должное, вернули. Только оружие забрали. У тебя сигареты есть? Мои ещё в камере закончились, а в бар идти лень.
— Что за бред? Кто мог выселить сотрудника Службы Безопасности? — я вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку. — Держи.
— А ты уверен, что нас ещё не уволили? — покосился мой друг и жадно закурил. Несколько минут мы молчали, потом Шайя выпустил струйку дыма и неторопливо продолжил. — Я думал, что и тебя выбросили. Вот и решил зайти, вещи забрать, чтобы не пропали. Прихожу, выясняется, что тебя никто и не думал выселять. Делать было нечего, — пришлось у тебя ночевать. Хотел завалиться в гости к одной подружки, но потом передумал. Плохо это — идти к женщине, когда от тебя пахнет тюрьмой. Ладно, это всё досадные мелочи жизни, — отмахнулся он, — что там с твоей уверенностью?
— Так, ничего особенного, — сказал я и вытащил из кармана наши идентификационные карты. Кусок пластика, с надписью «Karim Shia» скользнул по деревянной столешнице и остановился, уткнувшись в измятую пачку сигарет.
— Какая радость… А я всё думал — как же тут жить, без документов.
— Практически невозможно. С территории базы никто не выпустит, банковский счёт не проверить и
