Он, он один, в отеках до небес,не ведавший спасенья у причала, —последний мой и первый Херсонес:раскаянью и мужеству начало.
1982
Последний месяц обороны
Я вспомнил моряка под Инкерманомв седых каменоломнях ноздреватых.Млел август сорок первого безводный,а в знойный полдень после всех атакнад вражескими трупами, в лощинепоплыл на нас знакомый мне когда-тоафганец —ветер дальних плоскогорий,и за холмами оживился враг.Он все поймет,он все оценит сразу,он вновь пошлет своих солдат к окопам,а ветер,напоенный трупным ядом,матросов одурманит допьяна…Но, сжав штыки,надев противогазы,лежали мы,как будто так и надо,и верили, что после непогодывсегда приходит штиль и тишина.
Сдача Севастополя
Мы отошли, точнее: сдали.Как странно было б знать тогда,кто будут нам ковать медализа отданные города,Как будут встречи и оркестрыи лица девушек в окне…Мне все мерещились арестына Корабельной стороне,косою тенью над откосом —старуха с внуком на руках.и тысячив известнякахлежать оставшихся матросов.Но не было ни клятв, ни жалоб.Мы знали, что придем сюдапока лежит в морях вода,пока над колыбелью палубгорит на гафеле звезда.Пока мы флотский вымпел носими вьются ленты у плеча, —все превозможем мы,и тросывзлетят и лягут, грохоча,на севастопольский причал.
Госпиталь
Если катер мало в море рыщети бурлит у стенки над водою —у него, к стыду матросов, днищеобрастает липкой бородою.Я в себе почуял перемену,думая, что весь оброс ракушкой.Раненому —море по колено,но когда провозят к порту пушки,но когда товарищ по палате,так, чтобы слыхали в коридоре,говорит, что мы на Митридате,что десант уходит завтра в море,что вода качнулась под винтамии уже на кораблях ребята —кто-то вдруг заплачет под бинтами.Это — сердце, ждущее расплаты.