Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Ленинградской области направляет Сталину и Ежову, под грифом «совершенно секретно», письмо о контрреволюционной деятельности «Ленфильма» в связи с кинофильмом о С. М. Кирове. Вообще, после убийства Кирова это была скользкая тема. Освещать ее власти хотели только в определенном ключе. Ленфильму поручено сделать фильм об юношеских годах Кирова под названием «Сережа Костриков». Парторганизации Ленинграда должны были уделить фильму особое внимание. На деле, сообщается в письме, никто не занимался им, даже руководитель Ленфильма Кацнельсон. Безответственность привела к печальным результатам. Ленфильм, не имея на это никакого права, посылает своего уполномоченного Беляева В. П. собирать материалы в Казань, Москву, Ленинград, с указанием уделять особое внимание бытовым мелочам. Столь ответственную работу поручили человеку, только что поступившему на «Ленфильм», члену партии только с 31 г. Не сочли нужным политически проверить Беляева. Ни одна партийная инстанция ничего о нем не знала. Он, по существу, собрал явно контрреволюционный материал, уделяя основное внимание отрицательным фактам, вымышленным и явно контрреволюционным. Такие факты им собирались, стенографировались, размножались, передавались лицам, никакого отношения к фильму не имевшим, в том числе беспартийным. Это привело к тому, что обильный контрреволюционный материал, без сомнения, был использован врагами. Он хранился даже не в секретной части, а на квартире Беляева. Материал официально передали писателю Пантелееву, которому поручили на основе его написать сценарий, а также беспартийной писательнице Голубевой, и некоему Светлову, который позднее арестован органами НКВД «по делам контрреволюционного троцкизма и зиновьевщины». Заведующий сценарным отделом Белицкий Г. Е., давший задание Беляеву, ознакомившийся с материалом, не нашел нужным его изъять, поставить вопрос в соответствующей партийной инстанции. Он счел возможным передать материал писателю Пантелееву. Беляев многим рассказывал о поездке и собранных им материалах. Морально нечистый человек, он сперва утверждал, что Пантелееву материал передан с вырезанными местами, порочащими Кирова. Последнее оказалось неправдой. Собирая материал, Беляев систематически задавал наводящие вопросы контрреволюционного характера. Именно эту часть Беляев вырезал и исправил лишь перед передачей материала в Партийный Контроль. «Таким образом нами установлено, что в городе Ленинграде, в Ленфильме организованно воспроизводилась та контрреволюционная клевета, которую распространяли троцкисты и зиновьевцы после убийства Кирова. Беспечность и бесконтрольность привели к тому, что контрреволюционеры использовали в своих целях работу по созданию фильма о С. М. Кирове. Мы сочли необходимым Беляева и Белицкого исключить из рядов ВКП (б), поставить <…> вопрос о снятии с работы Кацнельсона и весь материал в целом передать на дальнейшее расследование НКВД». В приложении к письму приложены протоколы опроса (допроса? — ПР) Беляева, Белицкого, Кацнельсона и Панкина (Бох481-83. Все имена в тексте выделены заглавными буквами).

История с кинофильмом «Закон жизни» А. Авдеенко (автора популярного романа «Я люблю»). 15 августа 40 г. о фильме напечатана статья в «Правде». Проведено специальное совещание в ЦК с осуждением фильма. Его обвинили в клевете на комсомол. Такое обвинение вызвано тем, что главный отрицательный персонаж, секретарь обкома Огнерубов, ориентирован на А. В. Косарева, комсомольского и партийного деятеля, с 29 по 38 г. занимавшего пост генерального секретаря ЦК ВЛКСМ. После отставки он был репрессирован и в 39 г. погиб. Вроде бы фильм на актуальную тему «врагов народа». Но Авдеенко не уловил специфики обстановки, сделал достоянием гласности моральное разложение комсомольских верхов, вынес сор из избы. На обсуждении крайне резко выступали Сталин и Жданов, по несколько раз брали слово. В выступлениях Сталина ощущалось личное озлобление: он говорил с негодованием о романе «Я люблю», газетных статьях Авдеенко (работавшего в «Правде»), о фильме, моральной нечистоплотности автора, о том, что враги в его фильме лучше, чем друзья. В заключение Авдеенко назван «человеком вражеского охвостья». Все присутствующие поддакивали Сталину. Только Н. Асеев вступился за Авдеенко и не согласился со сталинской очень высокой оценкой Ванды Василевской: вкус Сталина, по мнению Асеева, вовсе не означает, что нужно подражать тому, кто ему нравится. Смелое выступление Асеева не сказалось пагубно на его дальнейшей судьбе, возможно, даже понравилось (как контраст всеобщему поддакиванью). В 41 г. Асеев получил Государственную премию СССР за поэму «Маяковский начинается». Не арестовали, к удивлению многих, и Авдеенко. Его, правда, исключили из Союза Писателей, изгнали из «Правды», других газет, выгнали из квартиры. Естественно, исключили из партии. Он работал на шахте помощником машиниста. Во время войны был на фронте. Начал писать в газеты. Редактор «Красной звезды» обратился к Сталину с вопросом: можно ли печатать Авдеенко? Тот милостиво разрешил. В 43 г. по рекомендации К. Симонова и Н. Тихонова Авдеенко заново приняли в СП (без зачета старого стажа: простили, а не оправдали).

Раз зашел разговор о кино, остановимся на судьбе некоторых других фильмов и их режиссеров. Сталин, как и Ленин, высоко ценил кинохронику, показывающую успехи СССР. Но он с удовольствием смотрел и игровые фильмы, в том числе приключенческие голливудские боевики, детективы. Любил и Чаплина (хотя чаплинский «Диктатор» был запрещен и запрещение сохранялось в послесталинские годы, при Хрущеве, Брежневе — слишком ощущались аналогии). Но, в первую очередь, Сталин смотрел советские фильмы, сочетая удовольствие (или неудовольствие) с контролем. Почти не один советский фильм не выходил в прокат без санкции Сталина. Один — два вечера в неделю вождь со своими сподвижниками посвящал просмотру картин. Сперва в просмотровом зале Госкино (недалеко от Кремля). Потом в специально оборудованном зале в Кремле. Зарубежные фильмы Сталин смотрел для отдыха, хотя и здесь осуществлялся некоторый контроль: что выпускать на экран, какие вырезки сделать. Сталин, в частности, не терпел сексуальных сцен, их вырезали перед выпуском фильмов на экран. Сталин на просмотре мог крикнуть «Вы что тут бардак разводите!» и выйти, хлопнув дверью или стукнув по столу кулаком. Подчиненные следовали его вкусу, блюдя нравственность; Ильф и Петров в 32 г. писали про таких: «Поцелуйный звук для них страшнее разрыва снаряда» (Вол238). А вот просмотр Сталиным советских фильмов — важная работа, высочайшая проверка. Если фильм понравился — он шел в прокат, не понравился — «на полку» (в первое время неодобрение не всегда означало запрещение, хотя часто вело к нему; в более позднее — почти всегда безусловное запрещение).

В 33 г. Сталину не понравился фильм режиссеров Зархи и Хейфица «Моя родина», который был уже принят Комитетом по делам кино и вызвал хвалебные отзывы. «Фильм сделали чужие руки», — сказал Сталин. Этого было достаточно: фильм запретили и уничтожили. Авторов исключили из комсомола, но позволили работать далее. Сделанный ими фильм «Депутат Балтики» Сталину понравился, хотя вызвал отдельные замечания, он пошел в прокат, имел большой успех («Депутат Балтики», в частности, обратил внимание Сталина на артиста Черкасова в роли Тимирязева). Понравился и фильм «Член правительства»: Сталин сделал только одно замечание: не может такого быть; какой будет у нее авторитет? (по поводу сцены, в которой председатель колхоза (Марецкая) идет пьяненькая по деревне). Об Эйзенштейне и Довженко пойдет речь позднее, в связи с их главными столкновениями с цензурой. Материал о запрещениях в области кино см. в справочнике: Марголит Е., Шмырев В. Каталог советских игровых картин, не выпущенных в прокат по завершении в производстве или изъятых из действующего фонда в год выпуска на экран. 1924–1953. М., 1995. Справочник охватывает весь период правления Сталина; 30-е гг. занимают в нем важное место.

Со средины 30-х гг. значительное место в потоке цензурных репрессий занимает борьба с формализмом. Под предлогом такой борьбы разгромили театр Мейерхольда. С формализмом связаны и репрессии против композитора Д. Д. Шостаковича. Подробно тема «Шостакович и Сталин» освещена в книге С. M. Волкова (см. список литературы). Мы будем использовать ее, хотя иногда Волков, видимо, субъективен и к его толкованиям следует относиться с осторожностью..

К 36 г., когда начались репрессии в связи с оперой «Леди Макбет Мценского уезда», Шостакович был не старым, но весьма известным композитором. В 13 лет он написал свою первую оперу «Цыганы» (уже здесь ориентировка на Пушкина), которую через несколько лет сжег, о чем потом жалел. Он был автором ряда симфонических произведений, авангардистской оперы «Нос» (27 г.) — первого его творческого и социального манифеста. Программной была и ориентация на ироническое послесловие Гоголя: «Но что страннее, что непонятнее всего, — это то, что авторы могут брать подобные сюжеты <…> Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы» (Волк173). Уже это звучало современным вызовом. Как и всё содержание. Трагедия «маленького человека», Ковалева, лишившегося носа, превратившегося в изгоя, отщепенца. Автобиографический подтекст (175). Как бы аналогия с более поздним «Самоубийцей» Эрдмана. Демонстративное привлечение к сотрудничеству над