истории, о том, «как прошлое живет в настоящем, отбрасывая свою тень на будущее» (7). По утверждению авторов «Введения» в России и Германии память о войне вписана «в разные контексты». В Германии в течение десятилетий она «находится в центре всех общественных дискуссий». В России процесс осознания памяти о войне только начинается. Память о ней редко воспринимается как вопрос, не совпадающий с изучением истории войны, ее значения. Новые трактовки военной истории зачастую воспринимаются как «осквернение памяти» (8). Авторы книги утверждают, что их интересует память о войне, а не изучение её реальной истории. Такое утверждение понятно (оно отводит обвинение в «осквернению памяти») и во многом соответствует содержанию книги. Но этим дело не ограничивается. Касаясь вопроса памяти о войне, нельзя не затронуть того, что происходило, и авторы много пишут и о военной реальности, и о военном мифе, о намеренной официальной фальсификации событий периода войны. Редакция сборника, по различным причинам, акцентирует другую проблему, проблему памяти, тоже весьма важную, вполне достойную внимания, изучения и в целом антиофициальную. Но их интересует и проблема войны, какой она была на самом деле, её отражения в созданном официальном мифе о войне, одном из самых живучих, дожившим до нашего времени, совершенно сознательно поддерживаемом властями. Спасибо авторам сборника за это. Редакция уже во «Введении» осмеливается говорить о том, что «многие группы жертв и участников войны так и не обрели права на свой собственный голос», а «голос воевавшего народа, голоса ветеранов войны по-прежнему узурпирует верховная власть», тратящая огромные средства, не сравнимые с теми, которые идут на нужды победивших ветеранов, для создания «виртуальной реальности ''нашего славного боевого прошлого'', к которой и будут апеллировать готовящиеся празднества по случаю 60-летия Победы <…> Сегодня, так же как и в советское время, память о войне скорее служит легитимизации современного политического режима, нежели имеет непосредственное отношение к самой войне. Контроль за прошлым оказывается необходимым условием контроля за настоящим» (8–9). Говорится во «Введении» и о том, что в «преддверии юбилея» прекращено расследование о расстреле польских офицеров в Катыни, что из памяти общества «выпал» пакт между Гитлером и Сталиным, террор, проводившийся советскими властями на оккупированной территории стран Восточной Европы. «Забыты советские военнопленные — жертвы двух диктатур, ''освобожденные'' из гитлеровских лагерей для того, чтобы мгновенно оказаться в сталинских“. Лев Гудков в статье “''Память'' о войне и массовая идентичность россиян», помещенной в сборнике, пишет о том же: «Сегодня память о войне и победе включается главным образом механизмами консервации социального целого <…> Воспоминания о войне нужны в первую очередь для лигитимизации централизованного и репрессивного социального порядка <…>Непрожитая война оборачивается рецидивами государственной агрессии — чеченской войной и реставрацией репрессивного режима <…>. Предстоящие пышные государственные празднества 60-летия Победы не станут поводом для рационализации российским обществом своего прошлого и настоящего <…> это будет принудительная имитация коллективной солидарности с властью, не имеющей ничего за душой, кроме казенного полицейского патриотизма и политического цинизма» (103).
Миф о Великой Отечественной Войне СССР с гитлеровской Германией, один из основных мифов советской мифологии. Он начал формироваться еще в период войны, на основе реальных событий, отражая героизм, подвиг народа. В него входили более частные мифы: о Матросове, Зое Космодемянской, о подвиге 28 панфиловцев и т. п. Постепенно создавался стереотип изображения и восприятия войны: обязательно Народная, Священная, Победоносная, Освободительная, Справедливая, ведущаяся с вероломно напавшим на нас противником, во имя мира и победы добра, против сил зла. Победа в войне — победа идей социализма, коммунизма над фашизмом, одержанная под руководством Великого вождя, товарища Сталина. Всё, что выходило за рамки такого восприятия беспощадно запрещалось, отсекалось. О неудачах, темных сторонах упоминалось вскользь или совсем не упоминалось. Главная роль отводилась Советскому Союзу; он, в основном, вел войну и выиграл ее. Это война именно СССР против Германии. О союзниках говорилось вскользь, как о силе, не решающей событий; их постоянно осуждали за то, что они своекорыстно и намеренно затягивают открытие второго фронта. И только изредка, по той или иной причине, удавалось пробиться правде о войне. Вернее, в официальную концепцию входила только часть правды о войне, без темной стороны ее. Особенно искаженно освещались или вообще замалчивались события перед нападением Германии на СССР и конца войны. Не говорилось о союзе СССР с фашисткой Германией, о разделе Европы, о насильственном присоединении Западной Украины и Западной Белоруссии, Молдавии, стран Прибалтики, которые «сами попросили» включить их в состав СССР, после того как в их страны были введены советские войска. Советский Союз, естественно, удовлетворил их просьбу. Хотел он присоединить и Финляндию, но она не далась. При Хрущеве роль Сталина в войне, как и в других областях, подвергнута критике, зато подчеркивается роль самого Хрущева во время войны. При Брежневе, естественно, он сам выдвигается в качестве военного руководителя («Малая земля»). Но общие контуры мифа о войне, героического эпоса, и при Хрущеве, и при Брежневе остаются в общих чертах без изменений.
Столь же искаженно отражался конец войны: советские войска — освободители не только своей территории, но и многих стран Европы от «фашистской чумы». Последнее верно. Но было и другое, о чем старались не упоминать. О том, что в «свою территорию» зачислялось все, что захвачено перед войной, по договору с Гитлером, да и еще кое-что-то к этому прибавилось (Венгрия, Болгария, Румыния, Чехословакия, Польша, на первых порах Югославия). Названные страны в состав СССР непосредственно не вошли, но из них сформировали зону «народной демократии» (позднее стран Варшавского договора), по сути дела вассалов Советского Союза, подчиненных ему. Государственное устройство их строилось по советской модели, установленной правителями СССР, совершенно не соответствующей интересам и желанием их народа. Попытки отстоять свою независимость беспощадно подавлялись (Венгрия, Чехословакия, Польша…). «Народная демократия» не была ни народной, ни демократией. Все это входило в результаты войны, но не в ее официальную трактовку После победы такая официальная трактовка закрепилась, стала восприниматься как непреложная истина. Она существует до настоящего времени. Ее провозгласил Путин. В нее верит большинство население России, да и многие за ее пределами. Следует напомнить, что Сталин не был доволен итогами войны. Ему казалось недосчататочным полученное в её результате. Его планы о завоевании всей Европы не осуществились. Готовилась новая война. Поэтому празднества в день Победы не особенно инициировались (за исключением первого послевоенного парада 45 г., когда знамена германских войск брошены под ноги победителей). 9 мая оставалось рабочим днем. До 65 года. При Хрущеве дело началось меняться к лучшему. Доклад его в 56 г. на XX съезде партии о культе Сталина. Доклад долго не публиковали. Его читали на закрытых партийных собраниях. Экземпляры его выдавали ответственным партийным работникам под расписку, он продолжительное время продолжал оставаться секретным. Речь в нем шла о злодеяниях Сталина, а не о порочности системы. Не случайно руководитель итальянской коммунистической партии П. Тольятти недоумевал: почему только о Сталине? Партийному руководству страны казалось, что и этого много. И видные политические деятели, крупные историки следовали не указаниям доклада Хрущева о культе Сталина, а тезисам, сформулированным в июне 56 г. в постановлении ЦК КПСС, направленном против десталинизации. В нем содержались указания, которыми руководствовались на протяжении трех будущих десятилетий: «Культ личности» не мог изменить «природу нашего общественного устройства». О преступлениях, ошибках Сталина, связанных с второй мировой войной вообще не упоминалось. Но все же многое после доклада Хрущева на XX съезде изменилось. 29 июня 56 г. выходит постановление ЦК КПСС «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей». Это была реабилитация пленных, всех оптом зачисленных в предатели. Несколько облегчается доступ к архивным материалам, в том числе военным. Возникают новые исторические научные журналы («Вопросы истории КПСС», «История СССР», «Новая и новейшая история», «Военно-исторический журнал»). При издательстве «Наука» создается специальная рабочая группа под руководством А. Самсонова (она опубликовала 90 книг, 50 из них — военные мемуары). Вышла шеститомная «История Великой Отечественной войны» (1960–1965). Последняя не разрушала миф о войне, но содержала немало правдивых материалов, верных оценок… Её можно рассматривать как «наиболее серьезное описание войны, созданное до распада Советского Союза» (158). В свое время наиболее сенсационной оказалась книга Александра Некрича «1941. 22 июня». Она была небольшой по объему (172 страницы), научно-популярной, но в ней приводилось много документов. В более резких тонах, чем кто-либо до него, Некрич описывал последствия репрессий против командования Красной армии, стратегические, тактические, технические недостатки её подготовки, ошибочную оценку Сталиным международного положения к началу 1941 г., игнорирование им сообщений из-за границы и данных
