Брюханы

Там ему никто не мешал, но все-таки ему долго не спалось; сегодняшние впечатления были для него, должно быть, сильны, и он не сразу переварил их.

XII

После этого Захар из всех фабричных дружественнее стал относиться к одному Ефиму, от остальных же сторонился. Где бы то он ни был с ними, он больше молчал, отвечал только на вопросы, сам же никогда почти их не задавал. Дядя Алексей, прежде ласково было к нему относившийся, стал теперь охладевать. Один раз, работая, он проговорил:

– - Ездок-то у нас -- парень с душком.

– - Форц имеет, -- сказал Федор. -- Книжки читает да рихметику-грамматику знает, -- думает: кто я есть!

– - Ученые-то, брат, все такие, -- вмешался в разговор Гаврила, -- они только и видят что себя, а об других-то и не понимают.

– - Вон наш Ефим не много читает и то уж о себе только думает; ишь с нами и не говорит, -- вымолвил, косясь на Ефима, Сысоев.

– - Ну, тоже указал на кого, -- пренебрежительно сказал Федор, -- нешто он человек?

– - Ты делай, знай, свое дело-то; тебя не трогают! -- с неудовольствием заметил Ефим.

– - Я и делаю, -- продолжал, плескаясь в корыте, Федор. -- Вином брезгует, убоины не ест. Что зря мудрить -- все человеку на радость сотворено.

– - А коли на радость, ты и радуйся, а другие в другом радость находят, -- сказал Ефим.

– - В чем другом-то? Заберут себе в головы да других смущают, больше ничего. Отчего же это вся смута-то в простом народе пошла? Уставы нарушили… не я градоначальник, -- я всех бы таких связал да в Яузу…

– - Вот то-то бодливой корове бог рог не дал, -- смеясь, опять сказал Ефим.

В клеильню вошел Иван Федорович и проговорил:

– - Старый ездок открытое письмо прислал. Пишет, что очень скучно ему; нога в лубках, а еще четыре недели держать будут: просит, кто-нибудь пришел бы навестить его.

– - Кому ж идтить? -- вздохнув, проговорил дядя Алексей.

Все промолчали.

– - А что скучно, то это верно, -- опять сказал дядя Алексей. -- Человек здоровый, все небось как следует, а нога не пускает. Кому хошь доведись…

Иван Федорович вышел из клеильни. Вошел Михайла; он сел на ступеньки лестницы, вынул коробку папирос и, закуривая, проговорил:

– - А какую я сегодня историю видел!

– - Какую? -- с загоревшимися от любопытства глазами спросил Федор.

– - Да стою я это, значит, на дежурстве, а из Сокольников идет, значит, парочка. Он подвыпивши, справный такой, вроде как из приказчиков; она в мантилье и в шляпке. И вот он ее ругает, вот ругает, а она плачет, коровой ревет. Вот и встречает их молодой человек один. Увидал, что он ее обижает-то, да как крикнет: 'Как вы смеете!' А тот: 'А тебе какое дело?' -- 'Она, говорит, женщина'. -- 'А я, говорит, мужчина', -- размахнулся да как раз его по скуле! Тот его за ворот. А мымра-то подскочила это к нему -- да его за руку, а обидчик-то ему еще… Что смеху-то было!

– - Ха-ха-ха! -- смеялись клеильщики, -- ловко! свои собаки грызутся -- чужая не приставай!

XIII

Пришел еще праздник. Канун этого праздника и самый праздник прошел, как и первый. Все удовольствие для Захара состояло в том, что он походил по Сокольникам. На другой день этого праздника, вечером, когда все управились, поужинали и собрались в спальни, дядя Алексей хотел уходить, другие стали готовиться на спанье, Федор Рябой тоже начал справляться со двора.

– - Ты куда? -- спросили его.

– - Да бабу навестить, -- захворала она у меня.

– - Что такое?

– - В Косино вчера ходила; ну, оттуда-то жарко сделалось, она и спросила у одной бабы попить. Та ей водицы подала. И только, говорит, выпила, сразу почувствовала нехорошо.

– - Стало быть, не благословясь выпила, -- сказал Абрам.

– - Может быть, не благословясь.

– - А баба-то нехорошая: подпустила она ей, -- ну, и вышло.

– - Неужели это, братцы мои, порча? -- спросил озадаченный Федор и сел на окно. На лице его выразился испуг.

– - Видимое дело, -- проговорил Сысоев, -- подсудобила злодейка.

Захар, улегшийся было на своих нарах, поднялся и стал внимательно слушать, что говорят.

– - На худого человека, милая душа, наскочить недолго, -- проговорил дядя Алексей, -- хорошего не скоро отыщешь, а на лиходея, того и гляди, нарвешься.

– - Да вот я был нонче на святой в деревне, -- стал рассказывать Гаврила, -- у одного мужика даже лошадь испортили. Мужик богатый, лошадь хорошая, доморощенная, поглядеть -- картина. Ехал он из города, а на дороге в одной деревне баба воду достает. 'Дай, говорит, матушка, моей лошади попить'. -- 'Изволь', говорит. Напоила она лошадь. Приехал домой; пришел к ней на другой день, а она не подпускает, бьет ногами, зубы оскаливает, а сама; говорит, так и дрожит. Ведь вот какая паскудница!

– - Диви бы попользовалась чем, -- молвил Сысоев, -- и то ни себе, ни людям.

– - Так как же теперь быть-то? -- испуганным голосом спросил Федор.

– - А так: завертывай целковый да к той бабе ступай, -- посоветовал дядя Алексей, -- если она сделала, она и снимет.

– - К доктору иди, а не к бабе! -- сказал, невольно вмешиваясь в разговор и бросая недружелюбный взгляд на дядю Алексея, Захар, -- как тут может помочь баба?

– - А то доктор поможет! -- покрасневши от раздражения, сказал Сысоев. -- Много твои доктора в этих делах понимают!..

– - У меня шурин в третьем году… Кил ему, братец ты мой, на руки насажали, -- промолвил дядя Алексей притворно-равнодушным голосом и даже не удостоив взглядом Захара. -- Ну, пухнет и пухнет рука, желваки по ней пошли. Он к доктору-то и пошел. Ну, тот резать ему руку-то. Резали, резали -- ничего не помогает: болит и болит. Тогда его научили: 'Съезди туда-то: есть человек такой, наговорит тебе на соль -- все пройдет'. Поехал, и что же, братец мой, -- прошло!

– - Это враки! -- воскликнул Захар.

– - Ну, вот и возьмите дурака! -- злобно выругался дядя Алексей. -- Ему говорят дело, а он -- собака бела. Коли тебе говорят, так, стало быть, не враки!..

– - А я говорю -- враки! -- уже не сдерживаясь, воскликнул Захар. -- Как это можно килу присадить!

– - А так! -- уставясь гневно горящими глазами на парня, сказал дядя Алексей. -- Вот скажет слово, и где задумает, там, значит, у тебя и вскочит: на глазу -- на глазу, -- под носом -- под носом, а ты ходи да почесывайся…

– - Ну, это скажи кому-нибудь другому, -- проговорил Захар. -- Как же это от слова что сделается? У кого такая власть есть? Чем это объяснить?

– - Мы тебе это объяснить не можем, а что есть, то есть. Мало ли людей чахнут!

– - Зачахнуть можно по разным причинам, только сдуру это сваливают на колдовство.

– - Нет, не сдуру. Тебе еще скажут, как тебя повредить-то хотят: 'попомни', скажут, -- ты и вспомнишь.

– - У меня приятель один был, -- сказал Сысоев, -- встретилась с ним цыганка, поглядела на него: скоро, говорит, скоро в твоей жизни перемена выйдет. Если, говорит, в то воскресенье тебе будет кто что- нибудь давать -- не бери, а возьмешь, говорит, покаешься. Правда, прошло две недели, придрались к нему хозяева -- разочли. Вспомнил он цыганку и вспомнил, что в это воскресенье кухарка пирогом его угостила, а