спасать начавшую уже пригорать кашу и отправила Аник в кладовую за соленьями, а потом велела вымести пол в большом зале крепости.
— С обозом едут всадники, наверное, десять человек, или больше, гости, — скороговоркой сообщила она. — Княгиня приказала накрыть большой стол, нужно ведь накормить всех. Ой, не знаю, пост ведь сейчас, что за еда для мужчин — каша да овощи?
Но Прудис ошибалась, обоз сопровождали не гости.
Когда всадники спешились, и, разматывая на ходу башлыки, гурьбой вошли в зал, где в очаге уже гудело разведенное пламя, и стол был накрыт, и княгиня, почти такая же стройная и прямая, как до болезни, встретила их у входа, и все, жившие в крепости, толпились за ее спиной — не каждый день в крепость приезжают новые люди, да и не каждый год даже — кто-то из женщин постарше ойкнул, потом раздался радостный вскрик, еще один…
Восемь лет тому сотня всадников выступила в поход, под предводительством княжичей, под гордо развевающимся знаменем Красной крепости.
Двенадцать человек вернулись из дальних земель, и не было с ними знамени, и не было молодых княжичей.
— Вах! А мы вас похоронили давно! — воскликнул кто-то. Радостный смех сквозь слезы, и скорбные стенания — давно отболевшее и забытое горе вернулось с новой силой, будто с подсохшей раны грубо сорвали струп — наполнили зал. Одна из женщин обнимала своего сына, другому рассказывали о смерти матери, третий здоровался с бывшей своей невестой, давно ставшей чужой женой…
Кто-то должен был опомниться первым в этой неразберихе, и этим кем-то оказался отец Константин.
— Возблагодарим же Господа! — рухнув на колени и вздымая руки к потолку, вскричал старенький священник, перекрыв голосом всю нестройную сумятицу рыданий и радостных восклицаний, — чудны дела Твои, Господи, и несть числа благостям Твоим!
Прямо здесь, в зале, отец Константин отслужил импровизированную обедню, и даже сказал коротенькую проповедь о милосердии Божьем. После проповеди сели за стол, и, ради такого радостного события, отец Константин дал разрешение от рождественского поста для вернувшихся и для тех, кто пожелает к ним присоединиться.
Прудис забегалась между кладовой, кухней и залом, доставляя на стол припасенные к Рождеству лакомства. Пива было мало, и князь Варгиз велел подать вино — три бочки дорогого бахристанского вина привезли из самого Дана и берегли для свадьбы Тамил, на поминках же выпили только одну. Вино горячило, разговоры становились все громче, кто-то уже затянул застольную песню, кто-то потребовал музыку, желая танцевать.
Аник сидела за столом рядом с матерью и жадно вслушивалась в обрывки разговоров. Ей все было интересно — и как живут люди в далеких землях, на равнине и за Закатными горами, и как погибли ее никогда ею не виденные братья, и про битвы, и про короля Марка, его доблесть, и молодость, и воинскую удачу…
Один из вернувшихся воинов поймал за юбку Прудис, пробегавшую мимо стола с кувшином для вина.
— Прудис, ты ли это? — воскликнул он, — глазам не верю, какая стала красавица! Хватит бегать, сядь, посиди рядом со мной, вина выпей! — Прудис, отнекиваясь и розовея от смущения, присела на край скамьи. Воин между тем продолжал:
— Как, ты выполнила обещание?
— Ничего я тебе не обещала, Вардан, — запротестовала Прудис, — разве я что-то обещала тебе?
— Конечно, ты ведь обещала меня дождаться! Я ведь, может быть, только поэтому и вернулся, а не то женился бы в чужих краях, остался бы там, как многие сделали — наш славный король Марк приветствовал такое желание, и дарил по сотне золотых на обзаведение тем, кто решит остаться. Но я не мог — меня ведь Прудис обещала ждать!
— Ой, — махнула рукой Прудис, покраснев еще больше, — можно подумать! Так я тебе и поверила, что ты из-за меня… Расскажи лучше про короля с королевой. Красивая она?
— Да королева же наша умерла! — удивленно ответил Вардан, — разве вы про то не знали?
Случилось так, что как раз в этот момент шум в зале стих — так бывает иногда и при очень большом скоплении людей, — и слова Вардана прозвучали необычайно громко в наступившей вдруг тишине.
Князь Варгиз нахмурился.
— Я узнал об этом от князя Гориса, но не хотел сообщать сейчас, чтобы не портить праздник. Но раз слово произнесено, его уже не удержишь. Расскажи, Вардан!
И Вардан рассказал, что королева была дочерью одного из князей Загорья, лорда Вудленда, что, говорят, была очень красива — сам-то он, Вардан, видел ее только раз, да и то издали, в церкви, но ему королева не понравилась, потому как была бледна, тонка, и вид имела болезненный, но при том надменный. Король женился на ней позапрошлой весной, но королева пока еще не понесла, и злые языки уже начали поговаривать, что на Марке лежит то же проклятие, что и на его отце, Игнатии, брак которого в течение двадцати с лишним лет не был благословлен потомством.
Война окончилась, и король Марк смог, наконец, вернуться в Дан, в свою столицу, и, конечно же, королева сопровождала его. Ее предупреждали о ночных тенях, но, своенравная и избалованная, она пропускала предостережения мимо ушей, и очень сердилась на то, что ей не позволяли в ночное время гулять в саду. Очень уж жарким выдалось прошлое лето, сидеть в духоте при плотно закрытых ставнях действительно было тяжело, и однажды, улучив момент, когда ее ненадолго оставили одну, королева вышла в сад. Очень скоро королеву хватились, вызвали колдунью, с факелами из можжевельника (говорят, ночная нечисть боится запаха можжевельника, и прячется) обыскали сад, нашли королеву, но жизнь едва теплилась в ней. Даже колдунья ничего не могла сделать, умерла молодая королева Регина.
— Прудис, а какая она, эта ночная нечисть? — спросила Аник вечером, когда они уже легли в постель, и Прудис, крестясь и шепча молитву, задула огонь.
— Кто может знать? Ее ведь никто не видит, не может увидеть.
— А колдуньи? Мама говорила, там, на равнинах, живут колдуньи и колдуны, и они могут ее увидеть. И мама говорила, у твоего народа, шаваб, тоже есть такие люди.
Прудис рассвирепела:
— Выдумки все это! Если женщина хорошо умеет лечить коров и понимает животных, так сразу же и колдунья? Это просто бабушке не могут простить, что она вышла замуж за князя, и наговаривают потому всякое!
— Бабушке? Это ты про Хильду? Но как она могла выйти замуж за князя, она же шаваб, и ты тоже?
— Давно это было, — нехотя сказала Прудис. — Она была красивая, бабушка, и молодая, и дядя твоего отца влюбился в нее, и женился на ней, а некоторые говорили, что она его околдовала. Только это неправда, потому что бабушка вовсе не колдунья. А что до меня, так я совсем не шаваб — я родилась в крепости и живу в ней всю свою жизнь, и говорю на горском, и одеваюсь, как горянка, какая же я шаваб! И крестили меня в здешней церкви. Нет, Аник, если ты не хочешь меня обижать, не называй меня так.
Прудис повернулась на бок и скоро захрапела.
Аник заснуть не могла. Старая беззубая Хильда была, оказывается, когда-то молодой и красивой — это было странно. Хильду, мудрую и добрую, называли колдуньей — это было еще более странно, потому что в сказках колдуньи всегда были злобными и завистливыми, и с ними приходилось бороться несчастным прекрасным девушкам, чтобы выйти замуж за своего избранника — короля или принца. А в жизни получилось наоборот — молодую королеву, которая, конечно же, была прекрасна (девушки, которые выходят замуж за королей, всегда прекрасны, Вардан, наверное, просто плохо ее разглядел) колдунья хотела спасти, но не смогла. Значит, колдуньи бывают и добрые, решила Аник. Но ей все-таки было страшновато, и она растолкала Прудис.
— Прудис, а колдуньи — они добрые или злые? Если они борются с ночной нечистью, так они все- таки, наверное, добрые, да?
Прудис даже застонала от огорчения.
