— Золотце мое, ну что ты за неугомонное созданье! Да я в жизни своей ни одной колдуньи не видела, откуда мне знать?
— Ну, Вардан же рассказывал про колдунью, что она погубила ночную нечисть, а королеву спасти не смогла. Значит, то была добрая колдунья?
Прудис зевнула.
— Наверное. Бедняжка королева!
— А к нам в крепость ночная нечисть тоже может забраться?
— У нас в горах ночной нечисти не бывает, золотце. Не бойся, спи и не думай ни о чем таком.
— Я не боюсь, — сказала Аник, — только я еще спрошу. Значит, король теперь опять может жениться?
Прудис рассердилась:
— Опять она за свое! Ну что за упрямый ребенок, и помнит же — сколько месяцев прошло! Забудь ты об этом предсказании, ты слишком мала для нашего короля! А для его наследника — пока он еще родится! — ты будешь слишком стара. Так что не исполнится предсказание, не быть тебе королевой.
— Быть, — упрямо сказала Аник.
Часть третья. Свадьба
Эту зиму в крепости долго поминали как на редкость холодную и голодную. Слишком мало запасли летом зерна и овощей, чтобы прокормить увеличившееся население крепости. Но поминали эту зиму и как на редкость веселую — рассказы воинов о чужедальних странах развеяли обычную зимнюю скуку, да и просто присутствие большого количества молодых и неженатых мужчин заставило оживиться всех девушек в крепости, а замужних женщин помолодеть. Один из вновь прибывших привез с собой заморский инструмент — гитару — и по вечерам, перебирая струны, пел странные песни на чужом языке. Были среди вернувшихся воинов и мастера играть на своих, родных, музыкальных инструментах, и порой устраивались танцы, грустно стонала зурна, ей вторил печальный сабз, тревожно рокотал барабан.
Аник нравилось смотреть, как танцуют мужчины свой воинственный танец, и мечи в их руках поблескивают, отражая пляшущее пламя факелов; еще больше она любила наблюдать за танцами девушек, выплывающих на середину зала в своих белых платьях, словно лебеди. Перед сном она долго не могла угомониться, разучивая фигуры танца, и Прудис сердилась и бранила ее. Прудис теперь не ложилась спать в одно время с Аник, подождав, когда девочка заснет или хотя бы когда ее дыхание станет ровным, Прудис выскальзывала из комнаты, прихватив с собой светильник.
— Вардан — твой жених? — спросила ее однажды Аник.
Прудис покраснела так, как только одна она умела краснеть — лицо и шея ее стали пунцовыми.
— Да нет, что ты, мы просто дружим. Мы же вместе выросли, вместе лазили на яблони в саду, овец одно лето пасли вместе…
— А почему тогда Вардан трогает тебя за бока, когда думает, что никто этого не видит? — ревниво продолжала Аник.
— Не трогает! Выдумываешь ты все! — крикнула Прудис, заливаясь слезами. — Попробуй только скажи кому-нибудь, я тогда…
— Что, позовешь Одинокого Тролля? — насмешливо спросила Аник.
— Нет, я тогда больше не буду тебе рассказывать сказки, никогда ничего не буду рассказывать!
Аник подумала и согласилась.
— Хорошо. Только ты не позволяй ему тебя трогать.
Прудис действительно больше не позволяла Вардану лезть к ней с объятьями, во всяком случае Аник больше такого не видела. И спать Прудис ложилась рано, но сказки рассказывала редко, все больше молчала и вздыхала, иногда даже плакала, тихо всхлипывая.
Весной крепость опустела. Молодые мужчины разъехались, кто куда. Кто-то отправился в дальние селения, откуда был родом, некоторых князь Варгиз оделил землей, и они сеяли пшеницу и ячмень, кое-кто вернулся к прежнему занятию — пасти овец или коней.
Вардан был в числе последних. Он появлялся время от времени в крепости, привозил сыры и мясо для княжеского стола, узнавал немногочисленные новости, Прудис наливала ему горячей похлебки или давала свежую лепешку, но с ним не заговаривала, и, в ответ на его попытки завести разговор, сухо отвечала:
— Некогда мне. Работы много, — но работу при этом не делала и с кухни не уходила, возилась в уголке, переставляя с места на место котлы и сковородки или лаская щенят, ползавших в углу возле своей подстилки. Аник ревниво наблюдала.
В начале лета Вардан попросил у князя Варгиза отдать ему Прудис в жены. Князь согласился, заметив, что, хоть Прудис ему и родственница, и выросла в его доме, нужно все-таки спросить разрешения у ее отца. Аник всегда считала Прудис сиротой, она плохо помнила дочь Хильды, Тину, давным-давно умершую от лихорадки, а теперь с удивлением узнала, что отец Прудис жив.
Прудис уехала на несколько дней, и вернулась в сопровождении плотного краснолицего мужчины средних лет, одетого необычно — не так, как одевались мужчины в крепости и в селении.
— Мой отец хочет поговорить с князем, — робея, сказала она княгине. Глаза у Прудис были красные, а веки припухли, как будто она плакала.
Старая Хильда при этих словах очнулась от дремы.
— Хейнц здесь? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь, и подозвала Аник: — Цветочек мой, помоги мне встать! Хочу пойти размять свои кости на солнышке.
Аник удивилась — за всю весну Хильда еще ни разу не выходила на двор.
Она успела еще услышать, как княгиня поздоровалась с мужчиной вежливо, но сухо, как будто он чем-то вызвал ее неудовольствие, и сказала:
— Мой муж не захочет говорить с тобой, Хейнц. Можешь обратиться со своей нуждой ко мне.
Аник усадила Хильду на нагретый солнцем камень у входа, и хотела было вернуться в кухню, как оттуда выскочила Прудис, размазывая по щекам слезы, и плотно притворила за собой дверь.
— Не отдаст, нипочем не отдаст, он всю дорогу мне о том говорил, что не отдаст меня за горца, что же мне, так, незамужней, и состариться?
Хильда заговорила с Прудис на своем родном языке, который Аник понимала плохо. Аник подставила солнцу лицо и задумалась, жмурясь от лучей и от удовольствия. Ей было жалко Прудис, хоть прежде она и очень не хотела, чтобы Прудис выходила замуж — ведь тогда она, Прудис, больше не будет спать с Аник в одной постели и рассказывать ей сказки. Но все девушки должны выходить замуж, это-то Аник понимала прекрасно, а Вардан ей, в общем-то, нравился — веселый и добрый, он никогда не отмахивался от Аник, когда она расспрашивала его о том, как живут люди в других землях, и не говорил какую-нибудь глупость, как другие, а подробно и обстоятельно отвечал на все вопросы девочки. Иногда он помогал ей доить коз, если не было у него другой работы и если никто этого не видел. А на Пасху он привез Аник в подарок зайчонка, и некоторое время зайчонок жил в комнате Аник, и она кормила его травой и морковкой, а потом зайчонок куда-то сбежал. Нет, Вардан был для Прудис подходящим женихом, решила Аник. И князь Варгиз был согласен…
— Прудис, но ведь мой отец главнее твоего, — сказала Аник, — пусть он прикажет твоему отцу выдать тебя за Вардана.
— Ой, цветочек мой, — сказала Хильда, пожевав губами, — отец властен над дочерью, и ни князь, ни король ему не указ. Ну да ничего, княгиня женщина умная, я думаю, она уговорит Хейнца.
— А ты? — спросила Аник, — ведь тебя он должен слушаться, ты ведь ему мать.
— Я не мать ему, — покачала головой Хильда, — я мать его покойной жены, а это совсем другое дело. Он меня слушаться не обязан, да если бы и был обязан — я с ним слова не скажу, разве что когда придет
