в княжеском доме, тогда еще царском, хозяйка готовила пищу с помощью дочерей и жен других домочадцев. Однако этот обычай, как и многие другие, давно оставлен. Не знаю, хорошо ли это. Мы забываем обычаи, мы стремимся во всем подражать чужеземцам, даже этот ужин — большая часть блюд приготовлена по иноземным рецептам, ты заметила?
Аник заметила, но позволила себе не согласиться с княжной.
— Все изменяется, — сказала она. — Наш священник, покойный отец Константин, учил меня, что неразумно держаться за старое, если оно умерло. Даже русло реки с годами изменяет свои начертания, даже горы не остаются неизменными, что же говорить о людях и их обычаях!
Они беседовали простой речью, не прибегая к высокому слогу, однако Астмик говорила так правильно и с такими сложными оборотами, что Аник тоже не хотелось ударить в грязь лицом, поэтому ее речь стала слегка напыщенной.
— Наверное, он был умный человек, — сказала княжна Астмик. — Однако так жаль, когда нечто умирает, пусть даже и обычай.
— Всегда жаль того, что умерло, — согласилась Аник.
Дочь Гориса встала из-за стола и позвала за собой Аник.
— Здесь уберут без нас, — пояснила она. — Это тоже новый обычай — слуги не заходят в комнату, пока в ней находится кто-то из господ.
Астмик воспользовалась словами из языка шаваб. Аник слегка скривилась, и дочь верховного князя это заметила.
— И язык изменяется, — грустно улыбнулась она. — Вместе с чужими обычаями мы перенимаем и их названия. И наряды, и нравы… Однако я пригласила тебя вовсе не затем, чтобы горевать по поводу отмирающего старого и приходящего в нашу жизнь нового. Я давно мечтала поближе познакомиться с тобой. И была очень разочарована, когда обнаружила, что Тамара тебя не пригласила. А как были разочарованы мальчики! Они и на обед ко мне напросились, только чтобы увидеть тебя.
Аник удивилась. Дочь верховного князя мечтала с ней познакомиться? Сын верховного князя, и его внук, и молодой, пленивший воображение юных воспитанниц обители, князь Симон? Да едва ли княжна Астмик была осведомлена о ее, Аник, существовании до этой мерзкой истории с платьем! То есть знала, конечно, что у князя Варгиза есть дочь — так же, как и она, Аник, знала, что у князя Гориса шестеро детей: два сына и четыре дочки. Но чтобы мечтать с кем-то познакомиться? Аник недоверчиво посмотрела на княжну.
— А потом, с удивлением и огорчением, — продолжала Астмик, — я догадалась, что твои подруги… вернее, другие девушки-воспитанницы, тебя не любят. И это несчастное платье только подтвердило мою догадку. Конечно, Тамара у нас глуповата и чванлива, но чтобы быть настолько завистливой…
— Не думаю, чтобы это была Тамара, — пробормотала Аник. Разговор стал ей неприятен.
— Тамара сама, конечно, не ходила на кухню, не воровала патоку и не заливала твое платье, — нахмурилась Астмик. — Но она подала эту мысль — и я знаю, кто служил исполнительницами. Я приношу тебе свои извинения от имени дома Горисов. Виновниц накажут, и больше не будем об этом. Во всяком случае, мне кажется, я знаю, почему они к тебе так относятся.
Аник было досадно, что дочь верховного князя заговорила на эту тему, но она все же спросила:
— И почему?
— Они тебе завидуют, — просто сказала княжна Астмик.
Дочь Варгиза недоверчиво посмотрела на нее.
— Мне? Из-за чего бы им завидовать мне? Из-за нового платья? Да у них у всех куча всяких нарядов…
— Нет, конечно, не из-за платья, — улыбнулась княжна Астмик. — Просто о них-то — ни об одной — никогда не сложат песен…
От удивления рот Аник широко раскрылся, она забыла и о хороших манерах, и о том, что ее собеседница — дочь верховного князя, она только произнесла:
— Ва!
Астмик улыбнулась.
— Да, да, и не раскрывай так широко глаза. Ты — народная героиня, о тебе поют песни, рассказывают легенды, о том, как ты сражалась с каптарами, о том, сколь многих ты вылечила, о твоей стойкости и верности долгу. И не только у горцев, но и у шаваб, и воины Межгорья наслышаны о тебе — в основном от благородного Балка. Поэтому девушки тебе и завидуют. Я подумала, что надо бы предупредить тебя, потому что завтра, на приеме у верховного князя, ты будешь окружена назойливым и не всегда приятным вниманием зевак.
Аник от волнения покраснела, побледнела, вспотела, потом расплакалась.
— Но ведь это все неправда! — рыдала она. — Я вовсе не сражалась с каптарами, просто крепость была в осаде, и я работала — как все! Кто героиня — так это Ута, она лечила людей, и многих спасла, и моего отца! А я помогала, ей и отцу Константину! И все!
Астмик подождала, когда рыдания Аник немного стихнут.
— Аник, всего две крепости выстояли — ваша и князя Баграта, Приют Орла. Но Приют Орла был обложен только в самом конце лета, так что им пришлось гораздо легче, чем вам. И каптаров оттуда прогнали куда раньше. Так что Красная крепость заслуживает, чтобы о ее стойкости пели песни.
— Крепость — но не я! — гневно сказала Аник. — Сражались мужчины, отец, и Джоджо, и Гив, и Горди, и… Все мужчины! И женщины, которые им помогали. А я… я ничего такого не делала, что заслуживало бы… — Аник снова разрыдалась.
— Стойкость и верность долгу, по-твоему, ничего не значат? И ведь не войско верховного князя освободило вас, вы сами прогнали каптаров! Пойми, Аник, ты, такая юная, была хозяйкой крепости, выстоявшей и победившей! И я понимаю певцов — ты просто просишься в песню. Юная, красивая, гордая, стойкая! Нет, Аник, ты не права. Ты должна гордиться тем, что стала героиней. Кстати, Уту тоже поминают, но как твою помощницу. Жаль, что я не могу с ней познакомиться…
— Да, — пробурчала Аник, — ее заперли. Но завтра она будет на приеме, я договорилась с матушкой Проклеей…
— Ты хочешь сказать, что Ута тоже здесь, в Твердыне? — Астмик приподняла тонкие брови.
Аник кивнула.
— Она… она приехала со мной в обитель как моя служанка. Только она не служанка мне, а подруга, но мать Проклея очень сердится, когда я так говорю. Ута ведь шаваб.
Княжна Астмик задумалась.
— Я не совсем понимаю мать Проклею… Видишь ли, Аник, мать Проклея мечтает воскресить былую славу Айкастана и дома Варгизов. И ты, с твоей славой, очень для этого подходишь. Тем более теперь, когда впервые за все годы нашего существования войско чужеземцев вступило в крепость Твердыню.
— Но почему? — возмутилась Аник. — Разве мы не подданные короля Марка? Почему ты называешь его войско чужеземным?
— Видишь ли, всегда прежде мы справлялись своими силами. Айки никогда не просили помощи. А в этот раз…
— Но ведь это именно из-за войн короля Марка у нас не хватило воинов, чтобы справиться самим! — воскликнула Аник. — Три моих брата погибли в Загорье, и еще почти сотня наших джигитов! Если бы не это, разве было бы нам так трудно! Так что все честно.
— Так, да не так, — Астмик покачала головой. — В книгах, конечно, напишут, почему то, почему это, но люди редко читают книги. Люди запомнят, что айки не справились сами, и попросили помощи. Это ведь правда, согласись. А почему да отчего — об этом забудут.
— Это нечестно! — воскликнула Аник.
— Честно, нечестно… в жизни мало честного, а еще меньше — в памяти людей. Ты говоришь, война украла трех твоих братьев? А у меня война украла жениха, наследника Анастасов, последнего в роду. И добро бы был убит — я бы ушла в монастырь, оплакала бы его, и свою вдовью долю. Но он женился — там, в Загорье. Старый князь Анастас отказался от сына, пресек свой род. И на меня упал позор расторгнутой помолвки, у моего жениха не было брата, а отец его был уже слишком стар для женитьбы… Вот и векую, — горько усмехнулась Астмик. — Тоже нечестно, но по обычаю.
