рассмеялась в ответ на ее просьбу позволить ей постирать, сказав: «Отдай служанкам, вовсе незачем заниматься этим самой!», — и весь следующий день провела вместе с Утой, расспрашивая ее об осаде Красной крепости, о нравах и обычаях шаваб, о целительстве. Вопросы не были назойливыми или навязчивыми, но деликатными и осторожными, и Ута подумала, что дочь верховного князя спрашивает не из праздного любопытства.
— Я совсем тебя замучила, — сказала княжна Астмик, когда вечером они сидели за поздним ужином. — С тобой действительно интересно поговорить, а я так устала от досужей болтовни наших сплетниц! Они не знают других тем для разговора, кроме нарядов, мужчин и детей, и, клянусь, за всю жизнь не раскрыли ни одной книги, даже Евангелия.
Ута набралась храбрости и попросила позволения пользоваться библиотекой верховного князя.
— Ну, конечно! — княжна Астмик удивленно подняла тонкие брови. — Ты здесь гостья, ты можешь бывать всюду, где только пожелаешь, кроме, разве что, личных покоев князя и княгини, а также короля Марка. Он ведь остался погостить у нас, он, его брат, и некоторые из его витязей. Уж не знаю, что его привлекло так в наших горах… — при этих словах обычно бледное лицо княжны слегка порозовело.
— Наши горы прекрасны, — отозвалась Ута.
— Да, но ему, должно быть, ужасно скучно здесь, — княжна Астмик вздохнула. — Он ведь бывал в разных местах, в Кизе, в Загорье, в Лациуме… И столица его, Дан — большой и прекрасный город.
— Уж не знаю, может ли город быть больше и прекрасней Твердыни! — воскликнула Ута. До нынешнего года она и не подозревала, что в одном месте может жить столько людей сразу.
— О! — княжна Астмик легко улыбнулась, и глаза ее заблестели. — Я была однажды в Дане, отец брал меня с собой, когда брату Горису пришло время представляться ко двору. Это не по обычаю, но я всегда была любимицей отца, и он просто не смог мне отказать, несмотря на все возмущение мамы и бабушки… Вся наша крепость поместится внутри одного квартала Дана, а весь наш город едва ли составит десятую часть столицы. Очень много людей живет в Дане, многие тысячи. Может быть, даже и сто тысяч. А Киз еще больше…
— Ва! — только и смогла вымолвить Ута, широко открыв рот и округлив глаза. Ута редко читала книги, если они не были связаны с целительством. И никогда не слышала о такой науке, как география. — А я думала, Дан — он вроде Твердыни…
— Нет, конечно, — княжна Астмик даже усмехнулась такому невежеству. — Аник говорила, что ты хочешь попасть в Дан? Зачем?
Ута смутилась. Целительство — целительством, но ей вовсе не хотелось рассказывать княжне Астмик о своем необычном даре — видеть больное место внутри человека. Кстати сказать, она уже давно этим своим даром не пользовалась, в монастырскую лекарню ее не допускали, а воспитанницы, монахини и служанки, с которыми она общалась в обители, были в большинстве своем здоровы.
Ута, прищурившись особым образом, глянула на Астмик.
Дочь верховного князя тоже была здорова, только легкое облачко залегло у нее в груди, в области сердца. Это не была болезнь, и что это облачко означало, Ута не знала.
Она закашляла, чтобы скрыть свое смущение и недоумение, и сказала:
— Мне обязательно нужно попасть в Дан, дочь князя. Поверь мне!
Астмик кивнула, соглашаясь:
— Не хочешь говорить — не надо. Я поговорю о тебе с королем Марком. Он может включить тебя в свою свиту, и ты будешь под его покровительством. Только он не собирается покидать Айкастан до осени.
— Зачем с королем? — испугалась Ута. — Не надо с королем! Кто я такая, чтобы говорить обо мне с королем?
— Моя гостья, — строго сказала княжна Астмик.
Быть гостьей дочери верховного князя оказалось не в пример приятнее, чем служанкой княжны Аник.
Ута могла ходить, куда вздумается, пользоваться библиотекой, сколько ей захочется, и для услуг к ней была приставлена девушка из горянок, которая не только стирала вещи Уты, но и пыталась помочь ей одеваться, и даже стелила постель.
Постель, правда, Ута после перестилала. Девушка из горянок — ее звали Кариной — была не очень аккуратна.
Только первый вечер Ута провела вдвоем с дочерью верховного князя. Уже на следующий день, когда Ута вернулась в покои княжны после целого дня, проведенного в библиотеке, Карина сказала ей:
— Дочь верховного князя просила тебя одеться понаряднее. К ужину будут гости.
Понаряднее Ута одеться никак не могла. Было у нее черное платье служанки, был традиционный наряд шаваб для каждого дня — пышная зеленая юбка в розовых крупных цветах, черный корсаж и к нему две белые блузки, на смену, и был праздничный наряд, тоже традиционный, из которого Ута слегка уже выросла: юбка красного цвета, украшенная бисером, черный вышитый бисером корсаж и шелковая белая блузка. Этот наряд предназначался для самых торжественных случаев, например, для большого праздника, Рождества или Пасхи, в церковь. Или если бы Уту пригласили на свадьбу.
Поэтому Ута надела обычную свою одежду, только полотняную блузку заменила шелковой.
Гостями были сыновья верховного князя, Горис и Давид, внук верховного князя, молодой княжич Горис, князь Симон, и — о, ужас! — король Марк с благородным Балком. Из женщин была белица сестра Клара, которую Аник знала немного по обители святой Шушан, и старая вдовая княгиня Анаис из дома Гориса.
Ута пожалела, что не надела свой праздничный наряд. Хотя — княжна Астмик была в обычном белом платье, только заменила ожерельем из речного жемчуга традиционные серебряные украшения. И княгиня Анаис была в простом шерстяном черном платье.
И гости не сказать, чтобы были нарядны.
Еда была изысканной и обильной. Подавали непременные для горской кухни жареное мясо, зелень и тонкий горский хлеб. Подавали и пышный дрожжевой хлеб, какой пекли шаваб. Была курица, фаршированная изюмом и черносливом, острая фасоль в маринаде, сладкий тушеный перец, вареные в масле пирожки.
Ута ела немного, робея высоких гостей, больше смотрела и слушала.
Разговор за столом велся на двух языках, горском и языке равнин, переводила княжна Астмик.
Гордую дочь Гориса было нынче не узнать.
Розовый речной жемчуг будто придал часть своих красок лицу княжны, обычно бледному, а сегодня окрашенному нежным румянцем; темные томные глаза ее блестели сегодня, она много говорила и много смеялась. Может быть, на княжну подействовало крепкое бахристанское вино?
Но княжна пила мало, и вино в ее кубке было щедро разбавлено водой, так же, кстати, как и в кубке Уты — это княгиня Анаис присоветовала, заметив, как Ута поперхнулась первым глотком непривычного крепкого напитка, а пива на столе не было.
Король Марк ел немного, в основном жареное мясо, курицу даже не попробовал. Зато благородный Балк оказался сладкоежкой, он выбирал все больше сладкие блюда, а пирожки с повидлом так понравились ему, что он перепачкал усы и бороду сладкой липкой массой, и долго вытирался салфеткой, смущенно потупив глаза и краснея.
Горские князья вели себя так, как то и полагалось горским князьям, они много ели, много пили, много говорили тостов, даже пели, хотя ужин в покоях княжны Астмик никак не был пиром. Княжну шум раздражал, она слегка хмурила тонкие брови и тихо выговаривала что-то старшему брату. Брат кивал, на некоторое время буйное веселье притихало, но со следующим кубком разгоралось вновь.
Когда ужин был окончен, княжна Астмик пригласила всех в свою гостиную, куда были уже поданы засахаренные фрукты, шербет и ранняя черешня, доставленная с юга, из долины Большой реки, где весна наступала раньше, чем в Твердыне, на две или даже три недели.
Ута с удовольствием ушла бы в свою комнату, от долгого сидения в библиотеке она устала, тело ломило. И все равно ей не с кем было поговорить, за весь вечер она перемолвилась несколькими фразами с престарелой княгиней Анаис, ответила на два или три вопроса, заданного вежливым князем Симоном, и
