Стихотворения и поэмы

Поступь чудовищ. Грохот убийц. Топот сапог.
Всё шире. Всё глубже. Всё ближе.
Бьет в землю. Бьет в степь. Бьет в порог.
Валит. Ревет.
Пастью пылающей лижет.
Плющат удары. Плещут пожары.
Стук. Гром. Крик.
Машин бронированных ромбы.
Сквозь небо проверчены бомбы.
Sieg? Sieg? Sieg?
Я, загнанный, стоял над желтопенным Доном.
Шум переправы. Сутолока. Разброд.
То желчь, то кровь мой заполняли рот.
Давился я то злобою, то стоном.
На рубеже судьбы я исстрадался так
И ненависть во мне росла такая,
Что лучше лечь с гранатою под танк,
Сухую землю эту обнимая…
Последний раз на небеса взглянуть.
А после — хруст, лохмотья мяса, муть…
Я не упал. Я брел. И я стоял на Волге,
Когда железный шторм ударил в Сталинград.
Казалось, упаду, прошьют меня осколки
И не услышу я, как громыхнет снаряд.
Я смерти не искал и не бежал от смерти.
Соседкою была она так много дней.
Вжимался я в песок — забыл, в каком кювете.
Распластывался я — не сосчитать траншей.

Долины Волги в шрамах, как ладонь.
Здесь суд и жизни грань. И нет пути назад.
Так стой же, Сталинград! Так бей же,
                                                           Сталинград!
Батарея, огонь! Батарея, огонь!
Удар за ударом. Сильней и сильней.
Погибнут еще миллионы людей.
Победа не близко. Стенанье и плач.
На штурм и на смерть призывает трубач.
Но словно светает — пожар над землей
Встает предрассветной зарей!..
И много страдальческих наших дорог
Сольются под аркой в победной дороге.
Ее неизбежность предчувствовать смог
Художник, от боли задумчиво строгий.
Дома Ленинграда. Раздерганы крыши.
Ночные дежурства — не спи, не зевай.
Летят зажигалки в чердачные ниши.
Клещами хватай и песком засыпай.
Пронзительный грохот и визг. Беготня.
Слепящие линзы разрезали даль.
А после — раздумья октябрьского дня —
В пустой аудитории. Ноты. Рояль.
И он — он, прищуриваясь близоруко,
Нервно подергивая очки.
Провидец — связует гармонией звуки,
Сплетает грядущей Победы венки.
Он слышит громовое эхо расплаты.
Великого слова он слышит взлет.
Не медлить. Изречь. И аккордов раскаты
Гремят! И великое слово живет.
Оно — в народе. Оно — в походе.
Оно — в неизбывной красе и свободе.
Оно — тут над нами. Над горестным людом,
Торжественно смолкнувшим и изможденным,
Явилось прекрасным, неслыханным чудом,
Рассветом над городом возрожденным.
Пусть стены чернеют зловещим нагаром,
Пусть крови затеки с лица мы не стерли.
Но верим, но знаем — не всуе, не даром
Кровавились, бились, боролись и мерли.
Измученный Киев в немыслимом ритме
Следы половодий кровавых стирает.
Вы нам рассказали, товарищ Дмитрий,
О том, что любой про себя повторяет.
Сквозь горе и прах прорастет животворность.
Седьмая симфония — боль и мажорность.
Высокая боль музыканта отважного,
Худого, усталого громовержца,
Объединила волнением каждого —
К горячему сердцу припаяно сердце.

О, музыки благословенной соборность!

1977

Перевод И. Шкляревского

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВКЛЮЧАВШИЕСЯ ПРИЖИЗНЕННЫЕ ИЗДАНИЯ