Стихотворения и поэмы

Еще таился жар под мусором дворов,
Золы горячей подымая тучи.
Шарахаясь, когда кренилась вдруг стена,
Я обходил воронки, ямы, кучи.
Я молча шел в толпе. Стенала тишина.
Стоял сентябрь. Затихли все сирены.
Из синевы не били в нас грома.
Вопили только души и дома.
И жутко в тишине кренились стены.
На пепелищах двигалась зола,
На пустырях гуляли смерть и ветер.
И беззаботных я в толпе не встретил.
Беда терзала, тормошила, жгла.
Но по-иному складывались мысли.
Была иная цель и труд иной,
Хоть гул стоял за львовскою грядой
И страшно багровели воды Вислы.
Да, победили мы. Победу мы несли,
Уже суровым опытом богаты.
А в Неман струи красные текли,
И черный дым затягивал Карпаты.
Мы шли по Киеву, по скорбному пути,
В кирзе разбитой, в форме беспогонной,
Те и не те — с победою в груди
Толпой входили в зал белоколонный.
Что нас вело, бессонных работяг?
Возможность счастья? Забытье и грезы?
Вокруг одни развалины и слезы.
И каждый день — упрямый, трудный шаг…
Какие силы нас вести могли
В гармонию —
                       из хаоса и праха,
Из непомерных дел растерзанной земли,
Из долгого мучительного страха,
Из черноты, где бушевал пожар
И удушал кошмаром Бабий Яр?
Мы шли от свежих у Днепра могил.
И все-таки не только боль и прах —
Мы чуяли прилив каких-то новых сил,
Вид новых стен шаги приободрял,
И радовал металл приваренных стропил.
Маячил впереди огромный перевал.

Такими мы вошли в белоколонный зал,
Не ведая еще, чего хотим от зала.
Роняем по рядам обломки наших слов.
Мы в кресла втиснули свои тела устало,
Снимая тяжесть прожитых годов.
Похожи были мы и многолики.
Все — разных судеб, языков и душ.
Еще не время, мастера музыки,
Вам проиграть, а нам услышать туш!
Еще самих себя продумать нету мочи
И глянуть в даль грядущих светлых лет.
Нас душит горе, ненависть нас точит,
И отдыха нам не было и нет.
Еще не знаем, что нам делать в зале,
Что притемнен конвульсиями люстр.
Обшарпанный народ, как на вокзале,—
Тяжелый шепот пересохших уст.

И всё стихает вмиг, и вздох, и разговор.
Застыли скрипки, трубы и фаготы.
И небывало бледный дирижер
Идет, шатаясь, словно через годы.
Такой таится в музыке заряд,
Таким порывом в души нам дохнуло,
Как будто буря двери распахнула
В рассвет, минувший года три назад.
Колоннами подперли высь аккорды,
И по ступеням светлых пропилей
Взошел народ прекрасный,
Сильный,
Гордый,
Достойный славы и хвалы людей.
Зарозовела рань. Зазолотился полдень.
Голубизна легла на серебро озер.
Зазеленился вечер и наполнил
Игрою тонких туч и радостью простор.
Роскошный блеск вечернего светила.
Смиренный воздух. Мирный окоем.
И тень зари мечтательно уплыла
На волнах флейт заоблачным путем.
Плавно, медленно, плавно.
И только ласкалась задумчивая глубина,
И только лелеяла мир голубиная тишь,
Но где-то за горизонтом вдруг дробь барабана
                                                                         слышна.
Бездумное буханье слушаешь ты и дрожишь.
Дробь! Еще раз дробь.
                                      Еще раз вопль.
                                                             Еще раз зык.
Он жаждет простора. Звук страшно расширен.
Взвивается эхо: «Vorwarts!» Рать горлопанит:
                                                                     «Sieg!
Erste Kolonne… Zweite Kolonne…
Dritte Kolonne marschieren…»[79]