Стихотворения и поэмы

И дует Исус респиратору в зад.
И кажется,
                 князь — христианнейший Мышкин —
И тот подтянулся, как бравый солдат!
Значит, гнусавый, и вас таки
Завлекли просветители те —
И выросли хвостики свастики
На вашем смиренном кресте!
И, лихо намуслив холеные усики
И наглые личики выпятив в глянце,
Безумствуют черногвардейцы, исусики,
Прозелиты святой сигуранцы.
А Гамлет колеблется?
                                     Все церемонии
Отброшены в мире таком.
Принц Дании!
                      Слышите?
                                           Принц Солдафонии
Зовет вас к себе денщиком!
Забиться ли в башню надземную Гамлету?
В углу притаиться и прочь — ни на пядь!
Сегодня развязка трагедии впрямь не та,
Довольно вам руки ломать и стонать,
Ведь в башне той — снайперов черных засада,
В той башне, где рифмы из кости слоновой.
И рифмы умеют стрелять, если надо.
В кого они метят?
                          За Гамлетом слово.
Там с контрразведчиком рядом поэтики
Стоят — крестоносцы святого полка,
Пройдя сокращенные курсы эстетики
Погромов Петлюры, расправ Колчака.
За горло ее, как убийцу, — беспечность
Гуманных, коварных отравленных слов!
Одна настоящая есть человечность —
В ленинской правде последних боев.
Меж новым и старым —
                                      все разведены мосты.
Разъят на два лагеря век.
Смерть черному Гамлету,
                                           принцу Терпимости,
Чтоб в боях родился человек!
На место в бою —
                            не вслепую брести,
А твердо к нему идти:
Учиться у класса любви и ненависти,
Учиться у класса расти.
Стань вровень с другими, простыми бойцами,
Где каждый привычный к боям рудокоп
Научит — противника мерить глазами.
Научит — противнику целиться в лоб.

1932

Перевод П. Антокольского

168. НОЧЬ ГОФМАНА

По утлым ступеням, в провалы, в ямы, в тьму,
По утлым ступеням, по сходам огрузнелым,
По склонам гулким и обледенелым,
В сырую щель, в проклятую корчму,
В корчму без вывески, без клички, без прозванья,
Где бюргер бешеный — бродяг бездомный дух,
В корчму фантастов, возчиков и шлюх,
Позорных вдохновений и страданий…
Разинулась она, закопанная вглубь,
Прокисшим ртом пьянчуг с трухлявыми зубами,
И сало от свечей к дубовому столу
К дебелым кружкам подтекло буграми.
Как кулаки, круглы и вздуты,
Тяжки, как яблоки, плоды добра и зла,
Они на неуступчивых столах
Налиты оловом, вином или цикутой…
Скрипят, визжат и верещат столы,
Заляпаны вином и пальцами захватаны,
Жир от свечей кусками узловатыми
Растаял, заворчал и по столам поплыл.
Торжественно идет таинственный обряд
Пирушек выспренних, задумчивых проклятий,
Где каждый пьяница — философ и фанатик,
Сновидцам брат, Серапионов брат.

Тут тысячи часов, тут тысячи ночей
Хохочет, пьянствуя, безумный Амедей,
Поэт-злословец, выдумщик бездумный,
Ночной король торжественно-безумных
И похоронных ассамблей.
Вот он расселся — куцый Мефистофель,
Недобрых пиршеств хмурый властелин.
Что возгласы жены и шлепанье пантофель,
Вражда советников, и ордена, и чин?!
Глотая молча дым, слюну и слизь вина,
Молчит и двигает всё чаще и суровей