— модель будет разнесена на куски.
Баженов решил погибнуть вместе со своим детищем и зарядил пистоль…
Но волна народного гнева шла по другому руслу. На модельный дом никто и не думал посягать.
Баженов осунулся, приходил в раздражение от пустяков. Строительство было начато, но деньги отпускались неаккуратно и гораздо меньше, чем требовалось. Подрядчики уклонялись от поставок, рабочие голодали и еле волочили ноги.
Вместо денег шли только бесконечные запросы, требовавшие отписок. Начальник экспедиции Измайлов сидел дома, раскладывал пасьянсы или сочинял вирши, а если и покидал свой кабинет, то, по пути на бал, заходил к Баженову и передавал ему партию бумаг.
— Посмотрите, любезный друг, и ответьте, что по вашему разумению должно.
Баженов неучтиво отказывался, ссылаясь на занятость; Измайлов надменно отвечал:
— И мне, любезный друг, недосуг…
Баженов решился на дерзость и написал письмо императрице:
«Вверенное мне вашим императорским величеством производство в Москве столь огромного здания, долженствовало, по званию моему, упражнять все мои мысли и тщание. Я обязан, однако ж, по несчастию, употребить вместо того большую по моей непривычке часть времени на чтение указов и писание моих представлений. Едва строение началось, а уже стопы дел накопились. Такое начало заставляет меня опасаться, чтоб сия переписка не сделалась со временем единственной моей работой»…
«Архитекторская команда» терпела лишения. Ученики ходили голодные и оборванные. Архитекторам не платили жалованья. Бедность доходила до того, что Баженов вынужден был хлопотать о возврате двух грифельных досок, взятых учениками на дом. Ученики вместе с родителями умерли от чумы, и доски были опечатаны, как опасные в смысле заразы.
Но, несмотря на трудные условия, команда все же превратилась в художественный центр, где разрабатывались проблемы нового русского искусства. Баженов устраивал для архитекторов и учеников беседы, излагал теорию Витрувия, делился своим европейским опытом. Плодом этих бесед явился «Словарь архитектурных речений».
Друг Баженова — Каржавин подготовил к печати перевод первых двух книг Витрувия. В предисловии переводчик указывает «Оного творения две первые только книги переведены 1772 года для школы архитектурной, что была тогда при модельном доме в Москве, под ведомством Кремлевской экспедиции и господина архитектора Баженова, который список с оных сообщил Санкт-Петербургской императорской академии и сия выдала их в свет на конце прошедшего года с изрядными фигурами, а оригинал и поныне хранится в библиотеке сего славного в разных Европских Академиях Российского художника».
Выращивая молодых русских архитекторов, Василий Баженов всячески помогает творческому развитию своих сотрудников.
Так, Баженов ходатайствует о пожаловании Казакову секунд-майорского чина и аттестует его: «Он познаний в архитектуре столько приобрел, что не токмо при начале строения, но и впредь к большим делам способен, а сверх того, и в случае болезни его, Баженова, самую его должность по нем отправлять может»…
Баженов занялся составлением сметы Большого Кремлевского дворца. Ему помогали такие опытные строители, как Казаков, Бланк. Стоимость дворца определилась в 20 миллионов рублей.
Смету дали проверить Франческо Кампорези, с завистью следившему за работой Баженова.
Кампорези доложил Екатерине:
— Ваше величество, по моим подсчетам, господин Баженов заметно, я полагаю, что это, конечно, невольно, по ошибке, преуменьшил расходные статьи. Дворец будет стоить не двадцать, а пятьдесят миллионов рублей…
Екатерина, привыкшая к тому, что все сметы преувеличивались — тогда легче воровать, — удивилась.
— По какой причине господин Баженов сосчитал меньше расходу?
— Не могу знать, — лицемерно опустив глаза, ответил Кампорези.
Сумма в 50 миллионов рублей могла заставить Екатерину задуматься. Начавшаяся война с Турцией поглощала все доходы казны. Известно, что только первые два года этой войны стоили до 25 миллионов рублей, что почти равнялось тогда годовому казенному доходу. Каждый миллион выжимался в стране буквально с кровью — все чаще вспыхивали крестьянские восстания против непомерного феодально- дворянского гнета. Пугачевское движение уже созревало на юго-востоке России.
Откуда могла достать Екатерина II новые десятки миллионов на строительство Кремлевского дворца, — об этом она молчала. Весь мир уже был оповещен о грандиозном проекте кремлевского строительства, и никто не смел сказать, что экономическое положение государства неблагоприятно для такой величественной работы.
От работ над моделью перешли к составлению плана реконструкции Кремля. Баженов составил план с нанесением на него всех старых кремлевских строений, до поповских дворов включительно, и с чертежом нового дворца, внутренних площадей и улиц. По этому плану Кремль превращался в художественно организованный ансамбль, включающий сохраняемые дворцовые строения и церкви.
На 9 августа 1772 года была назначена торжественная закладка фундамента Большого Кремлевского дворца. Екатерина II любила пышные церемонии, в которых кульминацией празднества являлась ее собственная персона…
КАТАСТРОФА
Настал торжественный день «освящения земли».
Баженов счастлив. Он близок к воплощению в граните и мраморе мечты своей жизни — подлинное счастье зодчего. В лучах славы растаял холод дней одиноких мечтаний, горьких обид и унижений. Баженов решил отдать всю жизнь строительству дворца, и тогда имя его станет бессмертным. Баженов был уверен, что построенный им дворец займет место рядом с лучшими памятниками античности, и его родина по праву будет гордиться этим архитектурным произведением русского художника.
Даже Екатерина II, которую окружали иностранные зодчие, нашла в нем «первейшего из национальных архитекторов».
Безымянный корреспондент в августовском номере «Санкт-Петербугских ведомостей» за 1772 год так живописал о церемонии: «Вознамеренное великолепное кремлевское здание в 9 день сего месяца столько начато, что земля освящена и ров на основании копать стали…»
На месте будущего дворца, по фасаду длиною более полукилометра, были поставлены четыре дорических колонны, перевитые зелеными гирляндами. Над колоннами — щиты со столь модными тогда аллегорическими изображениями Европы, Азии, Африки и Америки «свидетельствующих могущество россов и величие здания». Там, где должна быть главная зала дворца, устроен помост с четырьмя колоннами по углам, увенчанный обелисками с медальонами, на которых изображены четыре древних царства: Московское, Казанское, Астраханское и Сибирское, «на которых могущество не единого народа, но почти целого рода человеческого достойное зиждется в Москве здание».
На столбах, обрамленных цветами, надписи гласили:
первая
вторая
