привилегиями, будь эти права и личные привилегии существующими уже или имеющими быть в будущем, принадлежу полностью власти его величества и его могуществу. Истинно, я буду стремиться так же [как и прежде] их хранить и защищать во всей полноте. Истинно, я взял на себя обязательство в том, что я во всем этом не уклонюсь при нужде от положения своей жизни. Истинно, я буду постоянно прилагать все свои старания в несении бремени всего того, что случится в интересах искренней царской службы и на благо государства.
А что же касается любого вреда или ущерба, возможно могущих постигнуть интересы царского вели
151
чества, и любой трудности и неурядицы, могущих его затронуть, то я обязуюсь не только стараться сообщать о них благоразумно и удерживаться от участия в них сознательно, но также сделаю все то, что в моих силах для устранения их и предотвращения их осуществления. А если же мне прикажут сохранять втайне следы тайны [?] или еще что бы то ни было, в то время когда интересы государства требуют сохранения этого втайне, то я обязуюсь всегда это соблюдать. И я не открою этого никому, кроме как лишь тому, кто уполномочен это знать или же был присутствующим при этом. В отношении всех этих клятв на мне лежит абсолютное обязательство. Я прошу аллаха всевышнего помочь мне телесно и душевно его помощью и доброде-янием, дабы я был верен своей клятве. И здесь я великим целованием благородного Корана завершаю свою клятву. О боже, да будет так'. Конец.
В ответ на это письмо со стороны великого царя было написано: „О превосходный и совершенный имам, умудренный опытом. Поздравляю тебя и благословляю тебя и твоих детей и желаю вам всякого добра от аллаха всевышнего и от людей. Он — владыка, оказывающий содействие. Амин'.
Затем написал имам великому падишаху следующее послание:1 „О славный, благодарю тебя от глу бины сердца за твое поздравление меня с принятием присяги — этого великого дела в моей жизни. Я кля нусь открыто перед аллахом и присутствующими здесь его рабами в том, что я всем, что есть во мне, благодарю и выражаю удовлетворение великому императору, владетелю милостей и щедрот для всего народа вообще и добродеятеля для меня в особенности. Мое
151
сердце наполнено этим. Я признаю и утверждаю перед, аллахом всевышним и присутствующими здесь его рабами то, что великий император милостью и щедростью его возобладал над всеми пятью чувствами.. Я утверждаю в связи с этим, что каждому человеку, познавшему и постигшему щедрость и милости великого царя, нужно любить его и быть ему искренним подданным. Я, дряхлый старик, не могу проявить трудами своих рук всего того, что есть во мне из любви к великому царю, самодержцу российскому. Мне остается только молить аллаха о его государстве. Я прошу у всевышнего аллаха ему долговечной жизни на неисчислимое количество лет. И благословляю его и членов его благородного дома. Еще прошу всевышнего и славного со своей стороны ради своих детей, — чтобы он наградил их достаточной силой души и тела для приношения пользы их новой российской родине,, той пользы, которую она ожидает от подобных им благородных. Я заканчиваю эти слова засвидетельствованием благодарности от меня и от семьи моего дома. Я счастлив сейчас заявить об этом всем пред лицом здесь присутствующих. С миром'.
Со стороны великого государя было написано ему в ответ: „О ты, благородный имам. Ты понял и постиг твоей благородной и славной душой милость твоего могущественного повелителя—императора, [убедив шись] в том, что ты был побежден не только оружием, но побежден также и любовью к тебе. Ты поэтому, при помощи того, что подсказал тебе ум, признал то, что тот, кто победил тебя оружием, того же сердце одолело тебя милостью и щедростью. Беспредельна его щедрость и защита тебя и всех людей твоего дома.
О ты, в тебе произошла великая перемена. Ты до этого был суровым повелителем диких народов во вражде против России. Сейчас ты стал подданным, без лицемерия верным, спокойным и подчинившимся твоему добродеятелю — нашему великому императору.
152
Подобно этой перемена возможна только в человеке, подобно тебе великом, благородном и славном по своему существу. Да предопределит тебе аллах, о ты благородный, чтобы ты нашел покой и благорасполо жение щедрости нашего великого императора в полноте милости в богоспасаемом граде Калуге. Он [аллах] ведь также предопределил, чтобы ты принес твою клятву в доме дворянства, в котором всегда беспре рывно друг за другом приносили клятву наши дворяне в подданстве нашему великому императору и престолонаследникам. Я не сомневаюсь в том, что ты и люди твоего благородного дома после того, как вы все принесли клятву, станете наиболее благородными среди коренных русских дворян. Я — тот, кто является предводителем дворянства в Калуге, — приветствую тебя, о славный шейх, с завершением великого дела. Живи в досуге и на покое в городе, в котором почитают твою благородную особу. Я восхваляю твою прекрасную благоразумную жизнь. Живи подобной похвальной жизнью среди нас до конца. Хвали и прославляй щедрость и благородство ученых-царей, среди которых твой и наш великий император Александр II'. Кончились письма.
Дополнение о том времени, когда Шамиль погрузился во всякое благоденствие
В двадцать второй день месяца блага—сафара — 1286 [4 VI 1869] г. Шамиля с его семьей русские отправили в Мекку, оставив у себя его старшего сына Гази Мухаммеда с его женой. Шамиль требовал, чтобы Гази Мухаммеда отпустили с ним, но они не согласились.1 Шамиль сел на судно в Анапе в тот день через 2 часа после полуденной молитвы. Он отправил сообщение об этом из Анапы по протянутой нитке, называемой — телеграф. Сообщение достигло Темир-
152
хан-шуры через 4 примерно часа, после полудня того же дня. И хвала аллаху, заставляющему трудиться тварь для твари. Посмотри, что из двух вещей наиболее удивительно? — Доставка ли сообщения из Анапы в Темир-хан-шуру в течение примерно 2 часов, а пути между этими двумя городами около 2 месяцев ходу торгового [каравана], или же посылка царем Шамиля таким образом в хадж?
Сказал поэт: „Если милосердный почтил раба могуществом своим, то никогда никакое создание не сможет его унизить'. И сказал другой: „Если владыка царства помогает своему рабу, то приказы его обяза тельны даже для свободных'.
Передают из русских газет о том, что когда судно Шамиля достигло стороны Стамбула, то он послал к его присутствию падишаху ислама двух своих товарищей, чтобы они попросили у него разрешения оста новиться на его земле. Падишах разрешил с радостью и почтением. Когда Шамиль сошел с судна, его встретили из великих и знатных настолько неисчислимое [количество], что большинство их брали за руки в знак приветствия тех, кто в свою очередь здоровался до этого с Шамилем. Когда Шамиль остановился, то находившееся там посольство русского царя приготовило стол для его угощения. Они просили его принять это угощение. Шамиль им сказал: „Истинно, ваш падишах угощал и кормил меня до сего дня лучшим образом. Сейчас же я — гость падишаха ислама', и он пожелал им счастья и восхвалил их.
И когда Шамиль остановился в Стамбуле, жители его обрадовались большой радостью. Имам пригото вил ему величайший дом, который купил за 6500 кыр-шей, и Шамиль жил в нем. Великий имам давал Ша милю ежедневно 5 туманов. Там Шамилю показали редкости сокровищ падишаха Стамбула.
И из наиболее удивительного, что он видел в Стамбуле, — жорнов, который вертится, а из-под него
20 А. М. Барабанов
153
сыплется множество маленьких тонких иголок уже с просверленным ушком. Затем его повезли на море для того, чтобы показать махмудовское судно. Оно имело внешний вид как бы карбаса и было усеяно множеством точек вследствие обилия пробоин от пушечных ядер, выпущенных по нему, которые были зачинены белым железом. Когда увидел его Шамиль с тем, что было внутри, он сказал: „Это — не судно, это — селение! Но как же на нем сражаются, когда не видно берега?' Вдруг судно закричало „кар-кар' и поднялось вверх так, что стал виден берег. Когда оно поднялось, Шамиль шутя сказал находившимся с ним: „Эти сбросят нас в море'.
Его там спросили: „В чем ты можешь больше всего соперничать со Стамбулом из того, что ты видел, т. е. из бывших в твоей жизни событий?' Шамиль ответил: „Соперничаю в храбрецах, которых я оставил
