волочившийся по земле набитый соломой мешок. Мчавшийся вслед за ним Симадзу Тадаёси на полном скаку должен был поразить мешок. Цесаревич очень растрогал князя, выпив за его здоровье, по японскому обычаю, чашечку саке. На память о визите наследнику были подарены несколько ваз из знаменитого сацумского фарфора.
В тот же день Ники с сопровождающими лицами вполне официально направился в Киото, где его ждали в отеле «Токива».
Весь номер Ники был устлан необычайно красивыми циновками, ни намека на унылую белизну! Рисунки циновок можно было разглядывать часами, однако времени для этого не было – официальные мероприятия следовали одно за другим.
В этот же день у гостиницы собралась толпа японцев. Выражение лиц собравшихся было самое угрожающее, да и тон выкриков не оставлял сомнений в том, что собравшиеся настроены враждебно.
– Чего они возмущаются? – спросил Джорджи переводчика.
Тот осторожно улыбнулся:
– Это простонародье пытается понять, зачем его высочество посетил Страну восходящего солнца.
– Ну-ну, – заинтересовался Джорджи, – и зачем, по их мнению, он ее посетил?
– Они высказывают разные, самые несуразные мнения, – уклончиво проговорил переводчик. – Больше всего их настораживает, что его высочество прибыл на таких мощных кораблях и их так много в составе эскадры. А может, вместе с русским цесаревичем из России прибыл со своим войском самурай Сайго Такамори, которого ненавидит и боится наш император?
Ники слышал об этом человеке, который некогда занимал высокое положение в правительстве императора Мейдзи. Это был консервативный, но очень влиятельный самурай, резко выступавший против европеизации Японии и свободной торговли с западными странами. Он был вынужден покинуть правительство и вернуться в родной город Кагосима, а когда правительство императора Мейдзи упразднило самурайство, Сайго Такамори возглавил антиправительственное восстание, длившееся несколько месяцев. Восстание потерпело поражение, а сам Сайго Такамори, получив ранение, покончил с собой согласно древним самурайским обычаям. Но после его смерти в народных массах появились легенды о том, что Сайго Такамори не погиб, а просто покинул Японию, уехал не то в Индию, не то в Китай, не то в Россию и готовит новый переворот.
– Ну ведь с нами в Кобэ находится принц Арисугава-но-мия, он-то может засвидетельствовать, что никакой Сайго Такамори вместе о мной не прибыл, – отмахнулся Ники. – Скажите же, о чем еще говорят люди?
– Они обсуждают ваш визит на русское кладбище в Нагасаки. Помните, вы, не дожидаясь, когда принесут ключи от ворот, просто перемахнули через кладбищенскую ограду? Не был ли это признак неуважения к телам покойных? В нашей стране существует культ покойников.
Ники пожал плечами. Какая ерунда! На самом деле его интересовало, не обсуждается ли визит русского наследника в некий частный домик к девушке по имени О-Мацу, но, даже если об этом шла речь, переводчик ничего не сказал. А самому спрашивать было ужасно глупо. Возможно, об этом по-прежнему никому не известно?
– Еще ваше величество осуждают за то, что вы изволили сделать татуировки с изображением драконов, – пробормотал переводчик. – Это привилегия высшей японской родовой знати.
– Вот! – захохотал Джорджи. – А нам-то врали, что это привилегия преступников!
– Ты слышал о Прудоне? – улыбнулся и Ники. – Он уверяет, что собственность – кража. Так что эта высшая знать – сборище воров и разбойников. Так же как и мы с тобой, кстати. Во всяком случае, именно в этом пытаются убедить народ всевозможные социалисты. Впрочем, бог с ними. Еще я слышал, что в нашу дипломатическую миссию подбросили какое-то угрожающее письмо, подписанное кровью. Хотел бы я знать, что в нем. Однако его уже отправили фельдъегерской почтой в Петербург. Только отца зря встревожат.
Однако настало время отправляться на прогулку. Рикши довезли Ники и Джорджи до Оцу. Там кузены посетили почитаемый японцами храм Миидэра и полюбовались красотами озера Бива, узнав, что в некие времена красота этого озера отвлекла полководцев клана Тайра от войны.
По Оцу они то ходили пешком, то вновь усаживались в повозки рикш. Ники чувствовал, что пора уезжать, возвращаться на корабль. Ему было не по себе, но он все еще делал вид, будто ему интересны все эти торговцы, стоявшие вдоль улицы и продававшие невероятное множество нужных и ненужных вещей – от красочных ширм и бумажных фонарей до сушеных раскрашенных крабов и цикад, стрекочущих в крошечных клетках.
О господи, ну кому, какому безумцу нужно покупать цикад в клеточках? Чтобы дома пела-стрекотала? Да не лучше ль кенара завести?
Вдруг он увидел куклу в парчовой одежде и со сложной прической. Кукла была сделана изумительно тонко, а ее лицо поражало красотой. Кукла-гейша! Он и раньше видел таких, но сейчас, когда еще не изгладились воспоминания о Нагасаки, это страшно волновало…
Джорджи ехидно присвистнул.
Ники, уже собравшийся было купить куклу, отошел от торговца и сел в повозку. Джорджи поигрывал легкой бамбуковой тростью, которую только что купил.
– Зачем тебе трость? – спросил Ники, досадуя, что не купил ничего интересного.
– Сам не знаю, – легко ответил Джорджи.
Длинная процессия рикш растянулась на пару сотен метров, Николай находился в пятой коляске, Георгий – в шестой, Арисугава – в седьмой. Ники с тоской вспомнил о Нагасаки, где он мог ходить куда хотел и как хотел, а здесь тащись со всем унылым почетом! Черепахи и то быстрее передвигаются!
Вдоль узкой дороги стояло множество полицейских. Им можно было только посочувствовать – ведь этикет запрещал поворачиваться к высоким охраняемым особам спиной, так что полицейские не имели возможности наблюдать за толпой. Полицейским надлежало также следить, чтобы никто не наблюдал за процессией со второго этажа (никто не должен находиться выше августейших особ!), чтобы при появлении кортежа все сняли головные уборы и закрыли бумажные зонты, хотя накрапывал легкий дождь. Жителям также запрещалось обвязывать голову и шею полотенцем, надевать короткие одежды, не закрывающие обнаженных ног. Все это считалось неприличным, тем более – в присутствии высокопоставленных иностранцев.
Шествие, не то торжественное, не то унылое, между тем продолжалось. Вдруг один из полицейских на узкой улочке бросился к пятой коляске процессии, в которой ехал русский наследник, занес саблю и ударил его клинком по голове.
Николай закричал:
– Что это? Кто это?
Он был ранен довольно легко – спасла шляпа-котелок с твердым околышем, удар оказался скользящим, но кровь хлынула по улицу, лишая рассудка.
Полицейский вновь замахнулся, но один из рикш толкнул его. Тут Ники выпрыгнул из коляски и бросился бежать. Джорджи сделал то же самое, однако он бежал не прочь, а к нападавшему, и с силой ударил того по голове недавно купленной тростью. Голова у полицейского оказалась на диво крепкой: он только пошатнулся, но не упал. К счастью, подоспел второй рикша и каким-то хитрым японским приемом с подскоком – Джорджи изумленно вытаращил глаза при виде такой сверхъестественной ловкости! – сбил злодея с ног, уселся на него верхом и схватил за голову с явным намерением сломать ему шею. Но тут подоспела охрана, и преступника взяли живым.
Окровавленного Ники перевязали прямо на пороге какой-то лавки.
– Это ничего, – сказал он слабым голосом, отирая кровь, – только бы японцы не подумали, что это происшествие может как-либо изменить мои чувства к ним и признательность мою за их радушие!
Затем цесаревича срочно отвезли в дом губернатора, причем весь путь до резиденции (более получаса) посланник России в Японии Шевич и князь Барятинский бежали по обе стороны экипажа наследника, в любую минуту готовые своими телами защитить его от повторного покушения. Как только на русской эскадре узнали о случившемся, в Киото были немедленно отправлены офицеры с кораблей (всего около двадцати пяти человек), вооруженные револьверами, для защиты от возможного повторного нападения.
