Андрею.
Огромный голубой экран вспыхнул, и на нем появилось радостно и самодовольно улыбающееся лицо Андрея, отвечающего на вопросы телеведущего.
— Да, я не случайно выбрал библейское имя. Мой герой — это обобщенный символ добра.
— Вы считаете, что добро погибает в реальном мире?
Андрей придал своему лицу беззаботно-философское выражение:
— Абсолютное добро беззащитно. В мире и в каждом человеке добро должно уравновешиваться злом. Жизнь — это баланс добра и зла.
— Не кажется ли вам, что обилие спецэффектов убивает глубину мысли вашей шоу-пьесы?
— Нет. Просто каждый здесь найдет то, что ему ближе. Ведь большинству все-таки интересны спецэффекты, а те, кого интересуют еще и мысли, увидят их как со спецэффектами, так и без них, — цинично ответил Андрей и добавил. — Ведь вы же разглядели эту самую глубину.
— И последний вопрос: ваши творческие планы.
— Стать известным сценаристом и ведущим шоу-программ. Я уже придумал себе псевдоним — Серебряный Элвин.
— Ну что ж, пожелаем Серебряному Элвину удачи и посмотрим шоу-спектакль по его пьесе «Крылатый мальчик».
Мария вздрогнула.
Прожектора высветили центральную часть сцены, куда на фоне видеодекорации, изображающей синие горы, выплыло облако, на котором два ангела болтали ножками и разговаривали.
— Сегодня на земле родится ангел.
— Ангел из плоти и крови?
— Из плоти и крови.
Ангелы уплыли за кулисы, погасла декорация. Темноту нарушили вскрики.
— Это какая-то мистика!
— Ужас!
По сцене разлился золотисто-розовый свет. Человек в белом халате держал в руках крылатого младенца.
Оторвав голову от подушки, актриса, игравшая мать новорожденного, закрыла лицо руками:
— Нет! Сделайте что-нибудь! Умоляю, не говорите моему мужу. Умоляю!.. Или вы еще очень пожалеете! Я заплачу! Хорошо заплачу! Вы пожалеете! Пожалеете…
На несколько секунд сцена снова погрузилась в темноту, побежденную яркой вспышкой света.
Теперь видеодекорация изображала больничную палату. Человек в белом халате сидел у койки роженицы:
— Вероятно, генная мутация произошла вследствие воздействия радиации. Вам, милочка, следовало обратиться ко мне гора-аздо раньше…
Мария пронзительно закричала.
Марк нажал кнопку на пульте.
— Что случилось?
Судорожно закрыв лицо руками, Мария зарыдала.
— Что случилось? — повторил Марк.
Мария виновато посмотрел в обеспокоенные глаза сына. Нет! Она больше не может, не имеет права притворяться хорошей матерью, она, рисковавшая жизнью сына ради собственного благополучия и спокойствия Вячеслава. Пусть Марк возненавидит ее. Что ж, она заслужила это!
Глаза Марка ожидали откровения. Мария боялась, что в ней погаснет прилив решимости.
— Я очень плохая мать, — начала она. — Меня вообще нельзя назвать матерью. Когда ты родился, я… Ты родился не таким, как все… И тебе сделали операцию…
— Какую операцию, мама?
Во взгляде Марии засквозил ужас.
— У тебя были крылья, Марк!..
Глаза Марка округлились от ужаса.
— Да, Марк, у тебя были крылья. Их можно было удалить только через полгода. А я боялась, что твой отец бросит меня, и заплатила хирургу и его ассистентке. — Мария уже не могла остановить поток слов, хлынувших, как вода из прорвавшейся плотины. — Но я очень страдала. Я ненавижу себя и твоего отца! Я недостойна быть твоей матерью!
— Ты самая лучшая мать на свете, — испугался Марк. — Тебе нужно отдохнуть. Я вызову врача.
Мария поймала сына за руку.
— Нет! Я не сумасшедшая! Я говорю правду! Я знаю, что в это трудно поверить. Это похоже на страшный сон. Но сегодня я встретила того хирурга. Он просил милостыню. Он двадцать лет хранил твои крылья, а вчера сжег их. Он сказал, что ты был ангелом…
Высвободив руку из ладони матери, Марк ринулся к телефону. Мария почувствовала, что реальность уплывает у нее из-под ног. Крылатый мальчик, сожженные крылья, ангелы… Взгляд Марка красноречиво говорил, что этого не могло быть. Этого никогда не было. И самое главное — она никогда, никогда не умоляла сделать эту проклятую операцию. И она никогда не рисковала жизнью своего сына. Ведь Марк уже взрослый. И у него есть крылья. Прекрасные былые крылья. Потому что он ангел!
— Ангел! — блаженно улыбаясь, повторила Мария и упала на колени перед диваном.
— Сегодня репетиции не будет. Ты уже знаешь последние новости? — Закинув за плечо летнюю светло-фиолетовую сумочку в тон брюкам, Кристина выскользнула из стеклянных дверей «Эйфории» и сбежала по ступенькам, увлекая за собой Ангелину.
— Какие новости? И почему не будет репетиции?
— Потому что папа сломал ногу, а у Софонова… — Кристина выдержала интригующую паузу, — Жена сошла с ума, а сын ушел в монастырь. Пойдем погуляем по городу. Сегодня такая хорошая погода.
Слегка прохладный и ветреный июньский день с солнышком, время от времени проглядывающим из-за туч, после недели не по-летнему холодных дождей, действительно, казался великолепным.
Ангелина изумленно захлопала ресницами.
— Я была так же удивлена. Сын Вячеслава Софонова — и вдруг в монастырь, — продолжала Кристина. — Ты когда-нибудь видела его?
— Нет.
— Я тоже. Знаю только, что его зовут Марк. Он красив и высок. И у него горб. Правда, романтичный образ? И еще мне рассказывала одна танцовщица, что он приставал к ней прямо на сцене. Пьяный.
— Да?
— Да. Хорош монах!
— Мне бы хотелось увидеть его.
— Мало папочки, хочешь и сына заполучить?
Ангелина обиженно надула губки.
— Ну ладно, это же шутка, — улыбнулась Кристина. — Завернем в парк?
Оправив шелковые волны длинного синего платья, Ангелина села на голубую скамью. Кристина небрежно опустилась рядом, подперла рукой подбородок.
— Странная штука жизнь. Никогда не знаешь, что ждет тебя впереди. Думал ли Вячеслав Софонов, что его ждет такое?..
— Да… — задумчиво согласилась Ангелина. — Смотри. Монахи!
— Это не монахи. Это семинаристы. Здесь недалеко духовная семинария.
Какое-то время девушки смотрели на вереницу юношей в развевающихся рясах. Молчание нарушила Ангелина.
— Они похожи на богов. Такие же неземные.
— Скорее на ангелов… Интересно, что заставляет молодых и красивых уходить в монастырь?
Солнечные лучи дрожали на листьях, заставляя сожалеть о том, что лето когда-нибудь кончится.
