И репетиция тут же закругляется.
А через месяц — премьера.
С самого утра дым коромыслом. Все как ужаленные. К тете Маше не подходи, дядю Павлушу — не тронь! Мы — ниже травы. Даже Наташка перестает плакать.
Вечером мы сидим и ждем. К ночи врывается тетя Маша с цветами. У нас появляются гости. Все поздравляют тетю. Дядя Павлуша рассеянно кивает. Гости садятся за большой стол в передней. Откуда-то появляется бутылка шампанского. Кричат, целуются. Как будто и нет никакой войны. Первый тост — за товарища Сталина и нашу победу. Это как пить дать.
Мне наливают в бокал капельку, и я пью со всеми, как большой.
Сначала я не мог понять, почему люди воюют. Думал — из интереса. Как мы, дети. Только у нас рогатки и деревянные сабли, а у взрослых — пушки, танки, самолеты. У нас убивают понарошку, а у них убивают до смерти.
Мы с ребятами голову сломали. Думали, что с Гитлером делать, когда война кончится и его товарищ Сталин наконец поймает.
Котик предложил — посадить его, окаянного, в стеклянную клетку и возить по всей стране, пока не сдохнет. И чтобы каждый мог подойти и плюнуть в этого черта. Вот будет здоровски!
Я себе эту картинку ясно нарисовал. Представляете? Сначала идут барабанщики. Много-много барабанщиков — цельный оркестр. Потом едет по Советской тележка с клеткой. Сама едет — без никакой лошади. По бокам — караул! Сабли наголо! А кругом народ — тьма-тьмущая. Фашист с усиками кричит из клетки: «Хайль Гитлер!» А народ подбегает и плюет. Харкает прямо в лицо этому гаду. Ну как вам моя картинка?
Мы во дворе даже тренироваться стали — кто дальше заплюнет. Дальше всех у Котика получалось…
Бои местного значения
Нащет Гитлера, знаете, это вопрос будущего, а у нас, под боком, есть настоящий враг. Это Секиль.
Он ходит в летчицкой шапке, и кожанка на нем летчицкая. У него своя команда, а у нас своя. Во двор он к нам не сунется. Это ясно. А вот на улице?! До перекрестка наша территория, за поворотом до Урала — ихняя. Весь вопрос в том, кто главный на всей улице. Мы считаем — Котик, а они — Секиль. Я даже не знаю, пионер он или нет.
Во дворе вообще никто не думает про пионерский отряд. Даже не спрашивают, еврей ты или нет. Какая разница, если ты все равно вакуированный? Главное — ты за «Форштад» или за «Аренду».
Все мальчишки города Чкалова делились четко. Тут можно было погореть ни за что ни про что, если ошибешься с паролем. Я так однажды здорово влип, когда ко мне первый раз подошел Секиль со своей командой и спросил:
— Ну, пацанчик, ты за кого? За «Форштад» или за «Аренду»?
А я еще не знал, что надо говорить и ответил наобум: за «Аренду». И тут же схлопотал в ухо. После той трагической ошибки Секиль гонялся за мной целый год. Выручали только быстрые ноги. Я ведь лучше всех бегал «в колдунчики» еще в Сокольниках. А «в колдунчики», знаете, каким надо быть вертким, чтоб тебя не осалили? Раз — сюда, потом раз — туда! Сразу запыхаешься. Интересно, играл товарищ Сталин «в колдунчики», когда был маленький? И спросить не у кого.
— Имей в виду, по уху можно схлопотать в любом возрасте, — так сказал дядя Леня.
Только теперь я понимаю, какой это был умный человек.
Хотя тетя Ира всегда считала, что дядя Леня не такой умный, как дядя Митя. Тогда, я не понимаю, зачем тетя Ира вышла замуж за дядю Леню, если дядя Митя умнее дяди Лени?
Вечно эти взрослые что-нибудь напутают, и мы, дети, должны за них расхлебывать. А жить когда?
Ну, так вот. Я решил на всю жизнь уже никогда не торопиться с ответом. Сначала надо крепко подумать. Кто свой, а кто чужой. Где «Форштад», а где «Аренда».
Да еще этот Секиль все дороги перекрыл. То из магазина выскочит, то прямо из-за угла!
У нас в городе шла будь здоров какая война!
Может, и у взрослых такая же катавасия? Мы считаем, что главный — товарищ Сталин, а немцы считают, что главный — товарищ Гитлер.
— Все евреи рвутся в начальники. Другим — ходу не дают. Из-за них весь сыр-бор, — авторитетно сплюнул сквозь зубы Котик. — Возьмем за пример: ихний Иуда подсуетился и на Христа нашего настучал. Чтоб на его место сесть. Это уж как пить дать!
— Когда? — ошеломился я.
Делаю вид, что про Иуду слышу первый раз.
— Когда, когда — в позапрошлые года!
У нашего командира все сведения из первых рук.
Я повторил дома слова Котика. Но Адельсидоровна возмутилась:
— Тогда почему-таки народ выбрал на первую роль товарища Ленина, а не товарища Троцкого? Имей в виду, Троцкий был стопроцентный еврей. Это он выиграл революцию в Петрограде.
Бориспалыч добавил, наверное из газеты:
— После Гражданской войны он поставил в Москве памятник Иуде «как первому борцу за освобождение рабочего класса».
Значит, опять нескладушки-неладушки! Надо бы у взрослых этот вопрос до конца выяснить. С женщинами говорить о серьезных вещах бесполезно. Таисия в школе только раскричится: Не ее это «собачье дело».
Не ее дело… Не ее дело… А чье это, с позволения сказать, дело? Дедушку не спросишь, он будет нервничать. От нервов может быть даже удар в голову. Павлуша закончил два института и самый образованный в нашей семье, но он занят своей новой постановкой с тетей Машей. Когда придет случай, я обязательно выспрошу у дяди Лени насчет евреев, Иуды и товарища Троцкого. Все-таки он сам скакал на коне в Гражданскую войну и должен разбираться в людях.
Дядя Павлуша вечером сказал:
— За что я безумно люблю театр? На сцене самый последний дурак может оказаться великим умником. А самый большой подлец может объявить себя Пророком или даже Верховным главнокомандующим.
Я не знаю, кого он имел в виду.
По радио передавали плохие новости. От Ани мы получили первое письмо.
Первое письмо от Ани
Письма из Москвы приходили редко. Даже не каждый месяц. Каждый месяц только приходили телеграммы от папы: «Все в порядке целую Костя».
В телеграммах ни запятых, ни точек не пишется. Для экономии. Вот бы в школе так сделали, для экономии!
Но понять из телеграммы ничего нельзя, какой там в Москве порядок. А вот когда приходили письма от бабушки Лизаветниколавны или от Ани — все становилось ясно. Поэтому писем ждали все с нетерпением и на дню по два раза спрашивали.
Приходит мама с работы и первым делом спрашивает:
— Приходили письма?
Как будто письма сами ходят!
