Бабушка приходит с базара и тоже спрашивает у меня, а нет ли письма.
Дедушка приходит с прогулки и спрашивает только про последние известия по радио. Про письма он никогда не говорит. Дедушку интересуют только сводки Совинформбюро и газеты. Даже любимый Карл Маркс отошел теперь на второй план.
Бабушка ему не раз выговаривала, чтобы он бросил читать газеты, потому что от газет портятся глаза. И повышается давление.
И вот наконец пришло письмо. Даже целых два.
Бабушка написала коротенькую записочку. Она волнуется, как я учусь. И как я ем. А про себя ничего не написала. Зато Аня расписала все, и мы узнали, какая у нас героическая бабушка.
Мы сидим вечером вокруг коптилки, и мама читает в третий раз письмо от Ани:
«…Москву стали бомбить сразу, как только вы уехали. Почти каждую ночь. В бомбоубежище никто не ходит».
— Наверное, сидят в темной комнате под сводом. Думают, что свод непробиваемый, — замечает дядя Павлуша.
«…Дежурим в подъезде и на крыше. На днях наша бабушка залезла на чердак и тушила там зажигалки в кадушках с песком».
— Уж как она их тушила, я даже представить себе не могу. Лопаткой или руками? — удивляется мама.
«…Елизавета Николаевна сама погасила уже восемь зажигалок. Поэтому наш дом и не загорелся. А вот в большой дом, который выходит на улицу против Театра Революции, попала фугасная бомба. Сережа сидел в этот момент на крыше и как закричит: „Упал большой дом… Упал большой дом!“».
— Они хотели, наверное, разбомбить Театр Революции, — решил дядя Павлуша.
Про Театр Революции постоянно говорят в нашем доме. Потому что там работает актриса Бабанова, которая играет в «Собаке на сене». Но это еще надо посмотреть, кто лучше — тетя Маша или Бабанова?
Во всяком случае, в «Революцию» немец не попал, как пишет Аня. Вот «Вахтангова» на Арбате разбомбили.
«…А… еще упала бомба на Тверской бульвар, прямо в памятник. Тимирязеву оторвало голову, и она улетела на крышу».
— Представляю, что они там переживают сейчас, — захныкала Адельсидоровна.
Но главное — наша бабушка Лизаветниколавна даже в такой исторической обстановке не растерялась, а потушила восемь зажигалок. Просто уму непостижимо!
Вообще все решили, что с моей бабушкой творится что-то несусветное. Она теперь не ругает товарища Сталина и всю советскую власть. А ругает только Гитлера.
Когда я крепко сплю, ко мне заглядывает Лизаветниколавна.
Потом, из Аниного письма, я узнаю, что на Москву в ту ночь опять был налет. Попали в консерваторию. Но с «обратной» стороны.
Мама, канешно, ужасно расстроилась. Оказывается, она и училась там, с «обратной» стороны.
Обыкновенная жизнь
В «магазин напротив» гоняю по два раза, почти каждый день. Канешно, когда есть свободное время. Но все без пользы! На полках — хоть шаром покати. Или, по-нашему говоря, фиг с маслом.
Куда-то подевались даже соль и спички — ума не приложу.
Уже нет ни «Дели», ни «Беломора», а мама с тетей Ирой сами набивают табаком пустые гильзы.
Уже на рынке ничего за деньги не продают, а надо менять продукты на вещи. Только «вещи» очень быстро у всех кончились. Какие могут быть запасы у вакуированных?
Уже в школу приходится ходить в пальто, застегиваться на все пуговицы и заматывать горло шерстяным шарфом. Ужас какой-то!
Немец докатился почти до Москвы — все ж таки проговаривалось радио.
А в город всё наезжают и наезжают беженцы.
— Самим жрать нечего. А тут эти черти лезут. Дом не резиновый, — ворчат соседи, которые тоже откуда-то приехали, но на месяц раньше.
Тут еще армянцы подвалили скопом. Даже дядя Павлуша возмутился. А тетя Маша прямо сказала:
— Нечего делать армянам в Чкалове. Когда бегут евреи, это более-менее понятно. Гитлер их не любит. Но армяне! Как не стыдно?
Преспокойно могли сидеть на своем Кавказе. В крайнем случае, ехали бы себе в Ташкент, как делают все умные люди.
Дядя Леня сначала привез из Москвы для Наташки кроватку. А потом поехал в Ташкент «прибарахлиться». Оттуда он приволок целый чемодан с круглой резинкой. Для рогаток она не годилась.
А вот бабушка Адельсидоровна, несмотря на свой тромбофлебит и благородное воспитание, идет каждое утро на базар с мотком резинки и выменивает его на продукты.
Однажды я пошел вместе с бабушкой и увидел весь этот цирк! За каждый метр резинки Адельсидоровна торговалась и кричала по-страшному:
— Перестаньте сказать! Какая «веровочка»? Вы растянете ее на два километра. Видели где-нибудь такую резинку? Не только трусы, даже кальсоны. Кто дура? Вы сами на себя посмотрите. Не резинка, а просто чудо. Перестаньте сказать! Это делали только до революции. Если захотите, можете повеситься. Что вы опять сказали?.. Сами туда идите. Где вас научали такому хамству?!
Я делаю вид, что это не моя бабушка. Но после базара, я стал смотреть на Адельсидоровну уже другими глазами.
Если бы не дяди-Ленина резинка, мы наверное — просто умерли с голоду.
И тут вдруг, может, потому что наша Лизаветниколавна в Москве сильно молилась, а может, и в Чкалове кто-то умный подсказал — только власти доперли и выдали карточки.
А карточки, это такие бумажки, где все написано, сколько ты должен съесть за целый месяц.
Вот: хлеба — четыреста граммов в день, мясопродуктов — кило и двести граммов на месяц… Молочных… Масла подсолнечного… Видите? Такая маленькая бумаженция — а дороже денег. Потерять — лучше сразу помереть. Чур меня, чур… Без нее вам ничего не продадут в магазине, даже если очень попросите.
Если хочете, можете посмотреть. Одним глазком. Вот. Только руками не трогать! Во время войны их выдавали всем, даже детям. Кто работал, тому выдавали рабочие карточки. Кто не работал — иждивенские. «Беспрописанным» вообще ничего не выдавали. А начальники получали литерные карточки. Но литерную в нашем доме дали только дяде Павлуше.
Наши родственники готовили теперь в своей комнате, и мы не знали, что выдают на литерную карточку. Глухую Машку бесполезно расспрашивать. Иногда они зовут к столу дедушку. Но это редко.
Наша половина жила только на то, что приносила бабушка с рынка. Но с карточками жить стало все ж таки веселее. Ясное дело — теперь не помрем! Как-нибудь выкрутимся…
Особенно тетю Машу раздражало, когда приезжали артисты из московских театров. Потому что они все только и думали, как отобрать у нашей тети главные роли.
Я говорю то, что слышал своими ушами, хотя Марипаловна выговаривала это в своей комнате дяде Павлуше шепотом.
— Артисты привыкли говорить таким шепотом на сцене, чтобы было слышно даже на галерке.
Так выразилась тетя Ира, которая нашу «примадонну» не очень любила за ее «штучки».
Но дядя Павлуша все-таки взял одну московскую актрису Орданскую и одного московского актера с веселой фамилией Вовси.
